Михаил Однобибл - Очередь

Но не одного Лихвина удостоили вниманием служащие. К учетчику с двух сторон протиснулись дворничиха с музейкой и заговорили наперебой. Он не сразу понял, что они просят передать Риме гостинцы. Женщины не сомневались, что она присоединится к этапу по дороге. В их просьбах, почти униженных, не было и нотки былой вражды. Они начисто забыли об огромном превосходстве над учетчиком в городской иерархии. Дворничиха в волнении наступала на обрезок конвойного ремня, она так и не отвязала его с руки, и просила учетчика положить в заплечный мешок вязаные носочки для больной ножки, лекарства и горячие пирожки. Она несколько раз повторила, что пирожки горячие, будто не понимала, что они простынут на холоде еще до отправки этапа. Музейка принесла дешевую картинку и фальшивое украшение из сувенирной лавки. Она уверяла, что эти талисманы будут хранить девушку на каверзных путях этапа. Учетчик чувствовал себя почти что гонцом авторитетки Римы. К счастью, сувениры были миниатюрными. Учетчик выслушал наставления и взял посылки.

Странное все же это было мероприятие, этап, начиная с отправки! Разношерстной компании ссыльных разрешалось нести с собой любое имущество и беспрепятственно брать передачи. Конвой грелся в райотделе и в окна следил за проводами. Однако учетчик не заметил, чтобы кто-то из партии попытался раствориться в толпе и избежать отправки. Наоборот, этапники брали снег и оттирали с ладоней номера, чтобы их нельзя было спутать с очередниками, остающимися в городе.

Провожающие этап уличники старались не подходить к учетчику и держались с наветренной стороны. Видимо, слух о его болезни, таинственной этапной лихорадке, заразившей Риму, широко разнесся по городу. Только одна очередница не побоялась его проводить. К учетчику смущенно приблизилась двойняшка. Куда девалась ее мстительность! Не было ни злорадных слов, ни едкой насмешки, ничего, что следовало бы ждать в ситуации, когда заклятый враг повержен и терпит, по меркам очереди, сокрушительное поражение. За спиной двойняшки опасливо маячил горбун Егош. Он не хотел приближаться к учетчику, но страшился отпускать от себя свою царицу. «Ах, учетчик, этап всех помирит! – проговорила двойняшка, в глазах ее стояли слезы. – Может, ты первый встретишь мою незабвенную подругу. Она ушла по этапу, больше ей некуда деться! Хотя принято считать, что пути этапов расходятся, я почему-то верю, что в неведомой дали есть место, где встречаются все этапы. Там свидимся. У меня предчувствие, что и мне не миновать этапа. Как странно! Почти все мы фактически стоим в очередь на этап, которого страшимся больше всего на свете. Счастливчики, пробившиеся сквозь кадровое сито, редки. Все это прекрасно понимают, но все равно изо всех сил держатся в очереди за крахом. Вот и Егош ее выстаивает уже повторно. Если понадобится, встанет в третий раз. И совсем не думает, что никто из кадровиков не возьмется за трудоустройство нищего плута и уродца, если и мне, рядовой безработной, он надоел хуже горькой редьки. Отлипни, смола!» Егош не обиделся на эти слова. Но продолжал тянуть свою спутницу прочь от учетчика из опасения за ее здоровье или преследуя иную безмолвную цель.

На некоторое время учетчик остался один. В ожидании отправки он завел часы, отсчитывающие уже минуты до выхода из города.

Чем дольше томился этап в непонятном, бессмысленном ожидании, тем нервознее делалась обстановка. Гуще валил и неистово вихрился снег. Выше и жарче пылал костер, к нему провожающие подбегали погреться, чтобы вернуться к уходящим на этап. Вокруг молодой статной этапницы, увязанной в платки поверх длинной шубы до пят, очередь вертелась с особенным волнением. Провожающие прогуливались поодаль, но то один, то другой, как бы набравшись в сторонке храбрости, вдруг устремлялся к ней и о чем-то угодливо, страстно выспрашивал. Советчица согласно или отрицательно кивала. Зачастую она вообще не реагировала, хотя каждый обращавшийся делал ей подношение. У ног богачки образовался заметенный снегом сугроб из свертков, коробок, сумок. Такую тяжесть она, конечно, не могла унести с собой. У этапа не было телеги или саней, чтобы везти пожитки. Лошадь стояла под седлом в ожидании всадника. И так же, как ее советы вряд ли имели цену (она качала головой скорее в ответ на свои невеселые думки, чем на вопросы докучливых провожающих), так и их щедрые подарки годились разве на то, чтобы присесть на них перед дорогой. Женщина подобрала полы шубы и села. Недалеко от нее угрюмо замер худой угловатый паренек. Он не участвовал в оживленных проводах. Учетчик узнал Глинчика. Его огромный дар художника полностью терял смысл, если он провожал на этап свою авторитетку, пресловутую Глинку. Она не сумела защитить себя от этапа и бросала на произвол судьбы гонца и всех окормляемых ее советами.

Зорко поводя светом фар на неровной дороге, к райотделу сквозь расступающуюся толпу мягко подкатила черная служебная машина. Она осветила этапную партию и остановилась. Отлаженный мотор чуть слышно подрагивал на холостых оборотах. Задняя дверца распахнулась. Из машины вышла подтянутая моложавая кадровичка. В тесной форменной юбке, в отутюженной блузке под франтовато расстегнутым кителем. Волосы были тщательно уложены, выбивающая прядки метель подчеркивала аккуратность прически. Не обращая внимания на снег, ветер и холод, не отвечая на подобострастно и жадно устремленные на нее с разных сторон взоры, служащая прямиком прошла к учетчику и без церемоний, как со старым знакомым, заговорила: «Не обессудь, мне только что стало известно, что ты оклеветан. Ты был жертвой, а не вдохновителем заговора очереди. Мы с шофером зря на тебя грешили. Наша встреча кажется несколько запоздалой, но это и к лучшему. Попади ты нам с Виктором в руки вчера, уже бы шел по этапу. Сегодня неопровержимо доказано, что на тебя возвели напраслину. Однако тебя все же хотят упечь. Мы с Виктором не могли стерпеть такую несправедливость и, как видишь, успели до отправки этапа. Садись в машину. Для начала отвезем тебя во временный приют, затем подыщем постоянное жилье и работу в городе».

Пока женщина говорила, боковое стекло машины плавно опустилось. Учетчик увидел руку в тугой кожаной перчатке и знакомое, врезавшееся в память лицо. Шофер дружески помахал учетчику огоньком зажатой между пальцев сигареты. Только благодаря шоферу учетчик признал в обратившейся к нему женщине Зою Движкову. Полгода назад он видел кокетливую повариху в легкомысленном колпаке, надетом на золотистые локоны. Теперь перед ним возвышалась лощеная кадровичка. В ее лице, в движениях, в одежде чувствовалась твердая уверенность в том, что она знает, чего ждет учетчик, какую пользу она может ему принести.