Вильям Козлов - Чёрные ангелы в белых одеждах

— Мать твою! — сплюнул Осип Иванович, — Сволочи, довели страну! Глотки дерут депутаты на сессиях, а толку? Все хуже и хуже людям. Ну не могут управлять, так ушли бы, антихристы, так нет: вцепились руками и зубами в сладкий пирог и ничем их оттуда не отцепишь! Я хоть царя-батюшку и не захватил, а отец мой и дед говорили, что при ем люди хорошо, зажиточно жили, да вот пришли большевики, взбаламутили народ, да и не народ вовсе, а шпану всякую, ворье, босяков — и устроили вселенский грабеж всей Руси-матушки! — он покосился на Белосельского. — Ты, небось, коммунист?

— Беспартийный, — улыбнулся Вадим Андреевич, — И отец мой был беспартийным.

— Теперича коммунистом и быть-то совестно, — сворачивая новую цигарку, продолжал Осип Иванович, — Растолковали хоть людям, что принесла им партия за семьдесят лет своего владычества. Я всех коммунистов не обвиняю, многие ведь не знали, что такое эта партия? Вступали и честно служили ей. А жировали те, кто повыше, секретари и министры, а наши деревенские большевики — такая же голытьба, как и все мы тут… Вот скажи ты мне, Андреич, как так можно было хозяйствовать в стране, ежели нет частной собственности? Да рази бы какой мужик допустил такое, что было в прошлом году? Урожай редкостный, а половину его сгноили! И опять за бешеную валюту покупают у мериканца. Да мужик-крестьянин со своего собственного поля и зернышка не потеряет, а тут миллионы тонн коту под хвост! Вот что твои большевики-коммунисты сделали: убили у крестьянина любовь к работе. Колхоз-совхоз — энто чужое! А своего нетути, наши огородники — это курам насмех! И то урожаи что зерна, что картошки в десять раз больше снимаем, чем в государственных колхозах-совхозах.

— Большевики-коммунисты моих родителей расстреляли, — помрачнев, проговорил Вадим Андреевич, — И ни за что, просто так.

— Слышал про такое, да и сам многое повидал, — вздохнул Осип Иванович, — Убить не убили, а лагерей отхватил. Семь лет как одну копеечку отбухал в Карелии, под Петрозаводском.

— Есть ли в России хотя бы одна семья, которая не пострадала от большевиков? — вертя кремни в руках, уронил Белосельский.

— Энти гады наверху, что команды давали, — сказал старик, — Кое-кто и сейчас в довольстве свой век доживает в дворцах-дачах…

Прибежал Дима, блеснул глазами на Осипа Ивановича, выпалил:

— Письмо от Машки: она не приедет сюда. Уехала с дядей Юрой в Печоры, а потом на Псковское озеро. К нам заедут через месяц. Я написал ей, чтобы привезла мне шурупы, коробку с разными деталями, я нашел в сарае старый велосипед, его можно отремонтировать…

Лицо у сына было расстроенное, он хоть и не признавался, но скучал без сестры, приятелей у него здесь нет, Толик Пинчук обещал, однако тоже не торопится сюда приехать, вот и заскучал паренек.

— А еще что пишет? — спросил отец.

— Мама тоже расстроилась, — сказал Дима. — Думала, хоть каких продуктов нам привезет, даже спичек нет.

— Спасибо, Осип Иванович, за пауку, — поблагодарил соседа Вадим Андреевич. И повернулся к сыну: — Ну пошли, изобретатель, огонь из камней добывать!

— Из камней? — недоверчиво посмотрел на него сын, — Из камней даже слезу не выжмешь!

— Андреич, а чего бы тебе кур, кролей, пару поросят не завести? — сказал им вслед сосед, — Мы испокон веку обходимся тута своим натуральным хозяйством. В сельпо берем хлеб, мыло, соль, спички… А спекулянтское мясо да колбаса нам, пенсионерам, не по карману.

— Тогда, Осип Иванович, нужно из города уезжать и тут навсегда поселяться…

— Совсем? — недоверчиво хмыкнул сын, — Вообще-то… можно. Тогда и корову нужно заводить.

— Оно к этому и идет, — продолжал сосед, — Завтра фабрики закроются, пишут, безработных уже полно. Куды ж людям деваться? Вот скоро и повалят в деревню, земля-то всех прокормит, да и соскучилась по хозяйским рукам.

«Надо бы об этом написать в нашу газету, — подумал Вадим Андреевич. — Раньше бежали из деревни в город, а теперь, судя по всему, все будет наоборот…» А вслух сказал:

— И я так думаю. Бездельников скопилось в городе пруд пруди.

— Оттого такое там и творится: грабежи, воровство, убийства, — поддакнул Осип Иванович, — В деревнях люди добрее, чем в городе.

— Я ничего не понимаю, — сказала Лина Вениаминовна, когда они вернулись домой, — Маша должна была в субботу приехать сюда, а вместо этого отправилась с Юрием в Печоры. Могли бы сначала к нам заехать? — она спустила со лба поднятые очки и взглянула на письмо, — Пишет, что в конце августа уезжает на год учиться в Америку, ее направляют от университета и какого-то Дворянского общества. Уж не тот ли симпатичный князь Одоевский из США, что у нас был, все это ей устроил?

— Я рад за Машу, — сказал Вадим Андреевич, — Выучит английский язык. Ей в самый раз мир повидать.

— А свадьба?

— Ну это они без нас решат…

— Она пишет, что замуж не собирается…

— Дай, я почитаю, — протянул он руку.

— Везет же людям! — завистливо вздохнул Дима, — Кто-то полетит в Америку с небоскребами, а кто-то останется здесь высекать в двадцатом веке огонь из кремня при помощи фитиля.

— Какой еще фитиль? — бросила на него недоуменный взгляд расстроенная мать.

— Помнишь, в кино: веревочный фитиль горит, потом взрывается ящик с номером очередного киножурнала и получается критика и огонь! — пояснил Дима.

— А нельзя нам вместе с ней уехать в Америку? — вздохнула Лина Вениаминовна. — Ей-богу, дорогой, мы тут скоро ноги протянем. Кто-то в нашем правительстве задался целью лишить людей самых необходимых товаров и окончательно уморить с голоду.

— Я знаю кто: чертовы демократы! — солидно заметил Дима — Дорвались до власти, а сами ничего не могут. Правда, себе все гребут лопатой… Нам нужна крепкая рука, новый Сталин или царь типа Ивана Грозного.

— Где это ты таких идей набрался? — удивился отец.

— Народ говорит, — пустив петуха, пробасил сын, — А глас народа — это глас истины.

— Народ чиркает кремнями, раздувает фитили и курит вонючий самосад, — невольно бросив взгляд в сторону озера, сказал Вадим Андреевич.

— Русский долго ждет, но больно бьет, — прибавил сын, — Сколько же можно над людьми издеваться? Это тоже я слышал от народа.

— Где ты тут видел народ? — покачала головой мать, — Старики-старухи и приезжие пьяницы, что палят костры, браконьерничая на озерах и в лесах. Чего доброго, пожар устроят.

— У нас на чердаке валяется огнетушитель, — заметил Дима.

Вадим Андреевич прочел письмо, опустил руку с белым, исписанным шариковой ручкой листом, на губах его появилась улыбка.

— Князь Одоевский-то каков, а? Я думал, он, как и наши болтуны, ничего, кроме трепотни, не может, а он тут, оказывается, развил бурную деятельность! Дворянское собрание действует, Маша пишет, что звонили из Москвы, приглашали меня туда. А что я знаю про своих предков? Только из энциклопедии Брокгауза и Эфрона. Отец — чистых кровей князь, а моя мать — псковская дворянка. Кто же я тогда? Смешно, но я как-то никогда не задумывался об этом. Наоборот, меня учили скрывать мое аристократическое происхождение. Наверное, поэтому и фамилия наша укоротилась. Отец знал три иностранных языка, а я ни одного. Его воспитывали гувернантки, он учился в Пажеском корпусе, потом в Политехническом, а я? Работал шофером и заканчивал заочно школу и институт. Дворянское собрание… И звучит как-то странно! Анахронизм. Какие бы перемены нас ни ждали, но возврата к старому не произойдет. Сколько князей и дворян наскребут в советской России? Их ведь десятилетиями выкорчевывали, уничтожали, преследовали. Если кто и выжил, так ничего от него дворянского не осталось. Это там, за рубежом, русские аристократы объединились, создали свои общины, поселения, но и они уже ассимилировались. Помнишь, князь Одоевский жаловался, что потомки русских известных дворянских фамилий забыли родной язык, имеют самое отдаленное представление о своей Родине. Это старики еще готовы вернуться сюда и умереть на земле своих предков… По наивности они думают, что здесь сохранились их фамильные склепы, кладбища! Все растащено, разворовано! Мраморные плиты крадут со старинных могил для дач и кооперативов, если что и сохранилось в Петербурге, так это Александро-Невская лавра, да и то там нужен капитальный ремонт, все ветхое, разрушается, городская копоть и газы разъедают мраморные и чугунные скульптуры.