Александр Грог - Время своих войн 3-4

Виталик неопределенно кряхтит, Леха развивает.

— Знаешь, временами готов оспорить… в некоторых деталях. Хочется свое добавить — авторское внести. Так сказать, лепту в оздоровление, — душевно говорит Замполит, очень душевно, так, что Виталика сразу же прошибает озноб. — Да не бледней ты! — я хоть и к тебе, да не за этим…

— Вот, спасибочки! — картинно причитает Виталик, заламывая руки. — А то у меня запись — прямой эфир пишем на послезавтра — хорош бы я смотрелся с мыслью о коле в заднице!

Лешка хмыкает. Виталик оживляется.

— А что? Среди ваших ходят слухи, что спустят квоты на жидов? — начинает расспрашивать Виталик. — Прошу учесть — биографией чист!

— Евреями не рождаются. Евреями становятся.

— Как и русскими, — соглашается Виталик. — Но у вас ведь как? Основной определитель русскости — поступки, которые не несут личной выгоды? Державная справедливость для всех на отдельно взятой территории? А у нас — справедливость для себя на отдельно взятой планете. У нас — клан! Бизнес–клан. Самый обычный экономический — семейная мафия.

— У вас?

— А что? — обижается Виталик. — Посмотри на себя и посмотри на меня. Вот меня смотри внимательно! Замечаешь?

— Что?

— Хищность во мне замечаешь? Хищность должна быть — кровь христианских младенцев на углах губ и так далее — генетический отпечаток. Ну?

— Нет, — честно говорит Лешка. — Не очень.

— Вот теперь действительно — бля! — картинно ругается Виталик. — Придется пластическую доделывать. Тут «профи» носами меряются, куда мне к ним со своим носом. А по повадкам? — с надеждой спрашивает он.

— Что по повадкам?

— Повадки у меня еврейские?

— Что–то есть, но не дотягиваешь. Переигрываешь, буффонного многовато.

— Совсем расстроил! — заявляет Виталик. — Зачем приехал? Расстраивать?

— По другому делу.

— Тогда подождешь? У меня сейчас запись. Смотри — учись, сейчас интервью буду делать — специально для тебя. Обещаю — будет интересно!

…Лешка — Замполит пропускает момент, когда представляют гостя — все его дутые звания и регалии, столь привычные сегодняшнему вздутому времени. Какой–то глава то ли фонда, то ли «общества», а может, того и другого вместе — «фонд» ли исследует «общество», «общество» ли сидит на «фонде» — в общем, понятно, что присосался… Черт ногу сломит в этих их игрищах! Под стать и имя гостя — то ли Юлик, то ли Эдик… Да и фамилия — Януловский… или Янулкович? Но вот сама беседа начинает понемножку интересовать, затягивает своей абсурдностью, уже приглядывается и к гостю программы, чем–то похожему на Гайдара периода его премьерства — такие же пухлые щеки и честные глаза — слушает как тот рассказывает о героическом прошлом своей семьи…

— Моего прадеда забрали в солдаты в 1913 году, когда ему было 15. Он был единственный грамотный из всего полка…

Виталик кивает, лицо прискорбное.

— Скоро он стал очень авторитетным человеком…

— В 15 лет? — подает голос Виталик. — Очень любопытно. Не в смысле авторитета, разумеется. Я про то — куда его забрали? В 1913 году 15-летнего «забрать в солдаты» никак не могли.

— Это почему это? — удивляется гость.

— Согласно Уложения о призывном возрасте Русской армии.

— Ну, не верите — не хотите. Он был 1898 года рождения, забрали в 1913 — следовательно, в возрасте 15 лет. Может, забрали вместо кого–то, может, там была путаница в датах рождения. Но это факт!

— Нет, — грустно говорит Виталик. — Это не факт. «Вместо кого–то» забрать не могли. Вы очевидно не в курсе системы набора в Русскую армию в начале века.

— Малиновский попал в 16, хоть и добровольцем!

— Во–первых, будущий маршал Советского Союза Малиновский прибился к эшелону и был зачислен добровольцем в пулеметную команду уже на фронте. Во–вторых, уже была война.

— Недавно по «Дискавери» я смотрел фильм про Первую Мировую, и там было про то как англичане разными способами забирали в армию 14-, 15-, 16-ти летних. Это было противозаконно! Погибло, кажется, несколько тысяч таких «добровольцев».

Виталик само терпение, хотя Замполит улавливает те неприятные фальшиво–слащавые интонации, будто скучающий взрослый разговаривает с ребенком для того, чтобы понравиться его родителям.

— Речь идет, во–первых, о России, во–вторых — о мирном времени.

— А я веду речь про то, что забрали в армию противозаконно! — вспыхивает, либо делает вид, что вспылил, гость. — В Англии тоже была своя система набора в армию, которая с вступлением в войну так и не изменилась по отношению к минимальному возрасту добровольцев!

Виталик встряхивает головой, будто отгоняет что–то.

— И что? Какое это имеет отношение к нашему предмету разговора? Вы сравниваете абсолютно разные вещи. Можно говорить о системе набора в армию в Российской империи, но имеет ли смысл говорить об армиях Великобритании или Африканском корпусе, если, как вы говорите, ваш прадедушка там не служил? Но мы, кажется, отвлеклись, давайте продолжим. Вы говорили о том, что ваш прадедушка был единственным грамотным в полку?

— Да! После революции он сразу вступил в партию — еще в 1917, воевал в Первой Конной Армии, а поскольку он опять был единственным грамотным, то он и был политинформатором или… как это там называлось? Ну, а потом его отправили в училище красных командиров, он стал авиатором, потом репрессировали, затем помиловали… а «политическая» часть так и осталась. Все, кто его знал, говорили, что у него прирожденный дар работы с людьми, он как–то всех умел понять, всех помнил, для всех хлопотал. А когда моя прабабушка, полька, умерла — очень рано, в середине 30‑х, он женился вторично на еврейке, Розе Абрамовне, которая всю семью выкормила, вырастила. Наверное, если бы он служил не в Белоруссии, то жена была бы не еврейка, а какая–нибудь другая женщина, но так сложилось…

— Интересный пересказ.

— Это не пересказ, у меня просто семья с богатой историей. Мой прадед был генерал… точнее, генералом он стал в войну, а был бригадным комиссаром! До войны он и его вторая жена, со всеми детьми жили в Одессе. В 1940 его перевели в Кишиневский военный округ — на войну, это все знали. Когда началась война, жена с детьми решила уехать в Ленинград, к родственникам. Дом осталась сторожить домработница тетя Катя, ее четвертовали немцы, когда взяли город. На полустанке каком–то прабабушку нашел какой–то подчиненный прадеда, который вез ей письмо от мужа: чтобы бросала все, брала детей и бежала, потому что война будет долгой и кровавой, а она еврейка, а он коммунист — совершенно убийственное сочетание для нее и детей (и правда, после войны в одесском гестапо нашли списки, где были и прадед, и она, и дети). Тогда баба Роза пошла в местную какую–то комендатуру, назвала литерный номер деда, их направили во Фрунзе. А там был голод всю эвакуацию, питались пайком, выдаваемым на собаку, и в 1943 году киргизы резали русских, мои спаслись в печке…