Александр Грог - Время своих войн 3-4

— Тогда понимаю так — предлагается отсечь грузопоток… Допустим, со стороны центра бензовоз зажжем — там удобно, узко — старый город, видите? — вполне одного хватит. Горючку вниз спустим — пусть горит. Вот с этого проулочка славно будет разогнать — въехать, перегородить, да загореться. Опять и симпатично получится — президентская резиденция рядом. А если удастся и в ту сторону горючку спустить, так полная фиеста. Вива Куба! Но с левого берега как? Опять бензовозы? Смотри — какая тут ширина! Еще и дополнительные въезды–выезды… На два бензовоза да еще с прицепами — это минимум.

— Объект Федя готовит?

— Да.

— Тогда его тоже кто–то должен страховать. На самом уровне, а не только с господствующей. Еще и общий координатор… Сколько уже получается? Шесть единиц! Опять же и отход. Дополнительная подстраховка транспортом — две единицы, плюс дубли. Двумя группами отходим — опять Сашка прикрывает, если неполадки. По ходу я или Казак соскакиваем, возвращаемся — страхуем Сашкин уход. Как ни крутись, получается — все заняты. Да за это время, если разделиться, да без сантиментов, можно еще два объекта сделать!

— Ладно. Записываем пока так: бензовозы и… Что там еще? Коробок спичек?

— Сколько мостов валить?

— Все!

— Угу… Тогда — вот эти три, да вот еще один как раз достраивается, к тому времени войдет в список, плюс железнодорожный… Его тоже работаем?

— Да.

— Пять. Это столько взрывчатки, если с железнодорожным? Смотри — это же старый стандарт, на каких быках посажен! По всем характеристикам после войны ставили. Не сталинской ли постройки? Крепкий! Тогда если бетон, так бетон, с запасом прочности. И… Что еще не знаем по железнодорожному?

— Закрытая зона и будочники с автоматами. Не под холостой патрон, конечно.

— Маята. Опять потеря времени. Пока разгрузишь, пока уложишь… Охранение пощелкать с той и с другой стороны. Или расчет на то, что так и будут смотреть?..

— Охранение только на одной стороне, по левому берегу, с правого — формальное.

— На железке никакой взрывчатки! — говорит Извилина. — Так сделаем…

— Да, ну?!

— Шутишь?

— Нет, и если в полный серьез, тут я исключительно на Мишу надеюсь. Надо будет в середке моста состав уронить. Аккуратненько так… на бочок. Справишься Миша?

Миша кряхтит. У Сашки — Снайпера тоже лицо вытягивается.

— Там главное одну дуру одну в вагон забросить, — продолжает Извилина. — Очень тяжелую. Потом на рельсе ее установить, локомотив чуток разогнать и не забыть выпрыгнуть.

— Колея?

— Двойная.

— На свободную заваливаем — слышишь, Миша?

— Да отстаньте вы!

— Еще сторону не попутай — на какую прыгать, — говорит Леха.

— Это само собой, — подтверждает Сашка. — Предлагаю ленточку ему на ногу подвязать.

— Хорошо бы зажечь, — говорит Миша.

— Что? Ленточку?

— Вагоны.

— Зачем?

— А… красиво!

Извилина кивает.

— Тогда надо будет уточнить — которые лучше горят. Может, электричку? Там у них старого образца должны быть. Хорошо горят!

— Две канистры по 20 литров, железяка… — отмечает на листочке Седой. — Считай, еще на 500 рубликов влетаем. Почем у них там горючка?

— Дороже чем у нас, — говорит Петька — Казак. — Но дешевле, чем в среднем по Европе.

— Это если покупать.

— Какая у нас общая смета на мосты?

Извилина пожимает плечами.

— Хочется, понятно, подешевле, но чтобы смотрелось недешево.

Седой вздыхает.

— От бога денежка, от черта дырочка. Как бы велика денежка не была, а вся в дырочку уйдет. Ладно, два — это понятно. Сделаем. Один вовсе без взрывчатки. Второй — десять раз по двести грамм — так Федя? Или в сто уложишься?

— Двенадцать по сто, — отвечает за него Извилина.

— Хватит?

Федя кивает.

— А остальные как? Плюс два? Или три?

— На три будем рассчитывать.

— Есть предложения? Чтобы дешево и сердито?

— Очень сердито?

— Показательно сердито.

Мера — всякому делу вера. Седой и раньше затраты стремился мерить аптекарскими весами, а прибыль требовал аховую.

Опять рассматривают открытки и фотографии, разбросанные на карте города. Пялятся в схемы, набросанные Сергеем — Извилиной…

— Сколько метров в этой херовине? — спрашивает Миша. — Если уронить, сюда достанет?..

— «Ибу ибуди — хуйдао муди…» — декламирует Лешка — Замполит китайскую мудрость и спешно, специально для Миши — Беспредела, переводит: — «Шаг за шагом можно добиться цели!»

— Гений!

Миша рдеет…

— Принято!

— Еще два объекта. Потянем?

— Денег нет, зато сами золото! — утешает Седой. — То, что в гору с трудом семеро затащат, один с горы запросто спустить сможет…

Георгий еще не втянулся, больше молчит, а если его спрашивают, отвечает невпопад, растерянно, размышляя не о задачах, а о группе, о последнем для нее.

Вот собрались мужики на войну. Сами собрались, добровольцами, никто не агитировал. Обычные в общем–то мужики. Как и все, любили противоположный пол — потереться пупками — а кто не против, если здоровье позволяет и возможность есть? — баню любили (отчасти за то, что есть возможность поговорить), рыбалку (за то, что есть причина помолчать, причем душевно, отбросив все мысли, кроме как отдаться настрою текущей воды, или воды стоячей, глади, ряби, зелени и небу…), задуматься, прижавшись щекой к дереву, как всякий нормальный русский мужик. Именно — мужик, не городской житель, даже если в городе прописан, не интеллигент, даже если «образован» — выставлен временем на такую должность и волен притворяться, что «перерос» собственное «деревенское», то что от «дедов». Русский мужик — это человече. Не человек, а именно «человече».

А древо России — это бесспорно — березка. Русские такие же — душой белые с черными шрамами по стволу — отметинами, горят с жаром, без чада, неба не коптят. Дуб — воинское дерево, дерево охранения России. Пока есть в России, пока не спилено последнее дерево на ее необъятности, русских не убудет, не исчезнут они.

Миша, хоть и «Беспредел», а душой чист, насколько чист и ясен может быть человек. Выносливости и силы необыкновенной. С привычкой на всех занятиях загонять себя до состояния: «чтобы к бабам не хотелось». Пулеметчик не умением, а каким–то наитием, инстинктом, словно рукой «со стола» смахивает, а не пулями нащупывает…

«За вкус не ручаюсь, но горячо будет!» — говорит Беспредел.

И Петька — Казак понятен, такие были во все времена, ни одна война не обходилась без них — редкие, самородные, рожденные для нее. Из тех «дорожных» людей, у которых ночлег всегда с собой…

«Дрожать умеючи не замерзнешь!» — хвалится Казак.

Лешка — Замполит, частенько забывающий мудрость — «Никогда не говори больше того, что можешь доказать!«… «Божий пистолетчик» по какой–то лишь им известной причине — ему и Богу. Такими мастерами так просто не становятся, тут надо, либо что–то видеть перед собой, либо, напротив, от чего–то прятаться, полностью уходить, убегать в стрельбу. Либо ранний грех на душе, либо греха ищет…