Александр Лекаренко - Лауданум Игитур

Видение было предельно реалистичным, как и видение видения привидевшегося этому человеку. Он увидел, как с неба на него нисходит огромная птица с женской головой и женской грудью и разрывает на куски его утлое тело. Его внутренности вываливаются из вспоротого живота, его кровь впитывается в пыль, его сердце бьется в кровавой грязи. Затем птица с неподвижными глазами составляет его тело заново. Она дает ему новые кости из белого металла с желтым отливом, она вкладывает ему в грудь красный камень вместо сердца и наполняет его вены черным бальзамом. Человек видит себя, идущим во главе караванов, через бесплодные пески и горы, сражающимся в тысяче схваток с разноплеменными людьми и дьяволами, он видит себя тысячу раз убитым и тысячу раз возрожденным, потому, что вечный бальзам, текущий в его венах, делает его бессмертным. Он видит себя в храмовом зале перед земной богиней, увенчанной коброй, с алым фиалом в руке и в подземном святилище, в толпе людей, облаченных в красное, перед пьедесталом с черным двуполым божеством. На земле и под землей, во вращающемся воздухе и в бушующем огне, его дух — спокоен, вечен и несокрушим.

Он вернулся в свое бренное тело, ведомый его отчаянным призывом о мочеиспускании. А, вернувшись в свое кресло, попытался, было порефлектировать на тему — а не сходит ли он с ума? Но рефлексия была прервана непроизвольно вырвавшимся смешком — с чьего, интересно, ума? Впрочем, задуматься было о чем, впервые его транс, вызванный мигренью, столкнул его с чем-то запредельным. Впервые задумался он о том, откуда и куда ведет его нить его жизни. И насколько эта нить — его? Опиум, деньги, рубины, кровь — вот четыре вещи, которые вели его всю жизнь. Четыре — не число жизни. Четыре — число смерти. Вопреки нумерологии, арифметика его жизни насчитывала не менее тридцати случаев, когда он был на волос от смерти — и чудом спасся. И не менее тысячи трехсот тридцати, когда когтистая лапа закона могла прихлопнуть его, как муху или ободрать, как липку — до костей. Но не прихлопнула. Случай, приведший его в лес, заключался в следующем.

Бежав в Россию из объятого войной Таджикистана, он, будучи обладателем, возможно лучшей в Европе коллекции рубинов, оказался гол, как сокол, вследствие незнания каналов сбыта. Поэтому, подался в дело, дающее перспективу и в котором были тяги на уровне министерства — в милицию. Люди, которым он когда-то переводил в «царандое», теперь занимали очень приличные посты. Но они не понимали. Они решили, что ему нужна зарплата, звездочки и быстрая выслуга лет — для пенсии. Они пристроили его в батальон специального назначения и отправили назад — в Таджикистан. Причем все произошло так быстро, что он едва успел закопать свои рубины в подмосковном лесу. Трясясь в десантном самолете без обшивки, отопления и звукоизоляции и, время от времени, принимая ходящую по рукам бутылку водки, он горестно размышлял о том, что Россия стояла, стоит и стоять будет наивным идиотизмом своего служилого люда. Любому таджикскому, узбекскому, туркменскому менту он мог бы, сунув на лапу, прямо сказать, что ему надо. И получил бы. Но не таков русский офицер. Русский офицер, будь он хоть трижды взяточник и казнокрад, ни в жисть не поймет, что все, что нужно его боевому товарищу — это место участкового в г. Синепупинске и возможность спокойно продать ворованные рубины. Нет. Он обнимет, он поцелует, он выпьет бутылку водки и пошлет тебя в самую жопу, в самый ад — за выслугой лет.

«Как жаль», — думал он, поглядывая на рязанские лица своих товарищей по оружию, — «Что мнение народа, будто все менты — хитрюги и ворюги, не верно. Эти-то хлопцы — хитрюги? Да они умрут за товарища Мирзоева, а те, что останутся в живых, будут счастливы, если во время дадут зарплату».

А товарищ Мирзоев, шакал, был легок на помине. В задачу спецназа входила охрана министерств и ведомств. Товарищ Мирзоев видел его пару раз в Кала-и-Муг. И товарищ Мирзоев увидел его в форме российского спецназа. Тогда он понадеялся, что старый шакал не узнал его. Зря надеялся.

Ему повезло. Стоя в оцеплении возле здания генпрокуратуры, он получил по башке шариком от шарикоподшипника. Госпиталь. Самолет. Москва. Медаль. Городовой в Синепупинске.

Ему страшно понравилось. Он же почти никогда не жил в обычном, мирном городе, среди славянского населения. Настолько понравилось, что он на какое-то время забыл о рубинах. Пока не встретил Йосю Краснопольского.

Сам Йосиф Краснопольский называл себя мастер-гравер. Он и был гравером, работал в граверной мастерской. Но еще он был ООР — особо опасный рецидивист. Смешно — у него ходок-то было всего две. Но — большому кораблю большое плавание. Первый срок Йося получил в шестнадцать лет за подделку талонов на керосин. Нет, это не были голодные послевоенные годы. Но в поселке Пейшанба-Сиоб, возле г. Самарканда, где жил Йося, талоны на керосин были. И Йося получил десять лет — по тем серьезным законам и по грехам ссыльных родителей. В 1948 году, выйдя на свободу очень квалифицированным фальшивомонетчиком, Йося шутил, — «Если бы не товарищ Берия и не зона «Три Колодца, то был бы Освенцим им Йоси Краснопольского», — Йося имел несчастье быть слегка антисемитствующим евреем. В 1957 году он сел во второй раз за убийство. Так решил сход — в зоне нужен был специалист. Жизнь в глаза не виданного Йосей человека суд оценил в семь лет — на три года меньше талона на керосин. Выйдя на свободу в 64-м, Йося сказал себе, — «Все». – И сдержал слово. Он делал все для всех: дипломы, медали, справки о наличии семерых детей — кроме денег. И больше никогда уже не садился на шконку. Он наработал достаточно авторитета, чтобы настоять на своем, а свое было — разноцветные камни и красивые металлы, желтый и белый. Разумеется, детство и сроки, проведенные на Востоке, где ювелирные украшения — это намного больше, не просто дорогие цацки, способствовали рождению страсти. И ее черненького близнеца. Семнадцать лет в зоне Йося гранил дважды украденные рубины, шлифовал лазурит, переводил грязное базарное серебро, которое чекисты изымали пудами в изделия высшей пробы, а из окровавленного, с мясом вырванного золота штамповал респектабельные червонцы с бородатым профилем Николая II. Семнадцать лет Йося трудился во плену египетском, шлифуя мастерство под руководством мастеров старой пробы, умеющих вырезать из двух дощечек из стены нужника форму для печатания денег и укрепляя дружбу с покровителем всех азиатских ювелиров — терьяком, дарующим бестрепетность руки и верность глаза.

Йося имел квалификацию, Йося знал ходы, Йося мог огранить рубины и обменять их на билет в рай, где пляшут гурии, и никто не бросается шариками от шарикоподшипников.