Марта Шрейн - Золотой медальон

— Иван Иванович рассказал мне о твоих музыкальных способностях. Я так рада, сынок! Если бы мои родители остались живы, тебя ожидало бы блестящее будущее.

— Ну, ну, Элен, — остановил ее Иван Иванович, — жить нужно настоящим. А настоящее таково: вы дома, сын позаботился, чтобы в доме было тепло, и накрыл стол. Ваша задача сейчас лечь в постель. А моя, за вином сходить и позвать Аристарха.

Я помог матери лечь поверх одеяла, укрыв ее другим. А она, не сводив с меня счастливых глаз, говорила:

— Гошенька, какое счастье, что мы вместе, что ты заботишься обо мне, как взрослый. А какой богатый стол! Откуда столько?

Я ответил:

— Продукты мне сухим пайком в санатории выдали. И денег надолго хватит.

Мы не успели поговорить, как вернулся Иван Иванович. Но не с другом, как обещал, а с женой Лидой, очень молодой, светловолосой. Она ходила по комнате танцующей походкой. Сюсюкать по поводу нашей с мамой встречи она не стала, и это мне понравилось. И мы сели за стол

— Элен, — обратилась Лида к матери, подняв бокал с вином, — пью за твое здоровье и счастье твоего сына. Выпей и ты немного. Это придаст тебе силы.

Мать моя предложила встречный тост за то, чтобы Иван Иванович поскорей отыскал свою внучку.

— Есть одна зацепка — медленно ответил он.

— Вот как найдешь ее, сразу вези сюда. Не бойся, не мачехой, подругой буду ей, — заверила Лида и встала из–за стола. — Ладно, у меня вечером кружок танцев в «Доме горняков». Пока, Ваня, — похлопала она мужа по плечу и ушла.

Некоторое время после ее ухода стояла тишина. Потом Иван Иванович попросил:

— Элен, расскажите о себе, своей юности, если конечно вам это не трудно. Гоше все знать полезно.

— С удовольствием, — отозвалась мать. И начала рассказывать свой рассказ.

— Мне недавно исполнилось восемнадцать лет и я, как и мои ровесники, была влюблена в летчиков. Шел 39‑й год, июнь месяц. Как сейчас помню. В большом театре «Лебединое озеро» дают, с моим участием. А в зале выпускники военно–воздушной академии. Мы, молодые балерины, разглядываем их сквозь занавеси. Вдруг вижу, по ряду идет уверенной походкой высокий, широкоплечий, красивый командир. И я влюбилась в него с первого взгляда. Такой подъем ощутила, такую радость испытала, а он в антракте исчез. И во втором отделении его кресло тоже пустует. Грустно сделалось мне. Выхожу из театра, а он там с букетом цветов. Даже не знаю, как приняла от него цветы. Он представился: «Кузнецов Алексей» — и проводил меня домой. А после, было самое счастливое время; свидания в парках Москвы, катание на катере по Москве–реке. Веришь, Гошенька, отец твой носил меня на руках. О себе рассказывал, что он — сын матроса, который погиб, мать — простая крестьянка. А он — крестьянский сын. И еще тетка Мария есть. Все это так не вязалось с его внешностью и манерами, что когда я представила его своим родителям, отец изумился:

— Значит потомственный крестьянин? — переспросил он.

— Потомственный, — подтвердил Алексей.

— Ваше лицо мне кого–то напоминает. Вспомнил! — воскликнул отец и попросил Алексея пройти с ним в его кабинет.

С полчаса они там разговаривали. Я же в это время объяснялась с матерью. Рабоче–крестьянских детей она считала хамами и потомками хамов, и не верила, что образование, этот вершок знаний, может «окультурить чернь», вызволенную из глубин 1Х века. В этом- я была согласна, но мой Алеша исключение из правил. И приводила примеры того какой он культурный и внимательный ко мне и обняв ее, прошептала: «Маменька, я люблю Алешу больше жизни». Тут и отец с Алешей вошли к нам. И он предстал перед матерью. А скажу, у Алеши была такая хоризма, ну обаяние, что мать сразу стала учтивой и сказала:

— Приятно познакомиться. — меня мама любила. И, пригласила его к столу. За столом она все наблюдала за ним. И не удержавшись, все же съехидничала, заметив ему:

— И когда же вы, крестьяне, научились так управляться за столом ножами и вилками?

На что Алексей на полном серьезе ответил:

— А вот, когда Зимний Дворец брали, увидели Венеру Милосскую и сразу поняли, нельзя хватать еду грязными руками, можно этих самых рук лишиться.

Отец мой расхохотался. А мать, дождавшись, когда он успокоиться, недовольно передразнила Алешу:

— Брали Зимний Дворец. Женский батальон из двадцати девяти человек охранял его Забежали тридцать пьяных матросов, разоружили женщин, изнасиловали и выгнали их из Дворца. Вот и весь ваш подвиг. И переворот тоже делался бандитами, на бандитские деньги. А уж фильмы про революцию сочинять, новая власть мастерица. — И отцу — скажем, соберется наш круг и что же.? Возникнет вопрос, как и о чем говорить с Алексеем.

Отец: ответил:

— Во первых попридержи язык по поводу советской власти. Знаешь что творится. Прислуга может донести. А во вторых, когда бы ты знала, Алексей, так называемый крестьянин, оказывает нам честь прося руки нашей Элен. И пусть рассказывает гостям о коровах и лошадях — и усмехнулся.

Алеша на полном серьезе ответил:

— Мадам, мы крестьянские дети, не знакомы с вашими буржуйскими манерами. Откажете мне, посажу Элен силой на поезд и увезу в Киев. — чем снова развеселил отца. Он смеялся до слез, и это было мне не понятно. И сейчас, вспоминая эти сцены, не понимаю, что происходило. Какие–то странные отношения.

Мать замолчала. Я не выдержал и, несмотря на присутствие Ивана Ивановича, сказал:

— Мама! От вас все скрывали. Отец мой не был крестьянским сыном. Глаша не мать ему. Она его няня. А матушкой как раз являлась Мария Генриховна, которую называли сестрой матроса Кузнецова. Это фамилия Глаши. А мы — Томилины, князья.

Иван Иванович, как мне показалось, вздрогнул, а мать с удивлением спросила:

— Как это князья? Что ты говоришь, Гошенька? Кто тебе такое сказал?

— Матушка, то есть мать моего отца, у которой я рос.

— Нет. Наверное, она что–то перепутала. Не молодая уже была, — засомневалась она.

— Да нет же, фамилия моего отца Томилин, а не Кузнецов. — уверенно возразил я. — Отец твоего мужа — князь, генерал Томилин. Его красные расстреляли в парке собственного Дворца. Жена его, княгиня Мария Генриховна, там его и похоронила А над могилой попросила плотника сделать деревянный обелиск с красной звездой, чтобы открыто ухаживать за ней. И ее, когда она умерла, рядом с ним похоронили. В нашем Дворце сейчас санаторий для всяких советских маршалов. Вы их знаете по портретам, а я их видел в лицо. Как были в юности сапожниками, так и похожи до сих пор на сапожников, только в мундирах советских маршалов. Так моя матушка о них говорила.

И я рассказал все изумленной матери и не менее изумленному Ивану Ивановичу, то, о чем узнал от матушки, перескакивая с одного на другое: