Марта Шрейн - Золотой медальон

— Не помещаются? — спросила ехидно Эля и, вздохнув, сказала, — Мне кажется, я здесь лишняя. Вы целиком оккупировали мою квартиру. Отплатить я вам смогу только черной неблагодарностью. И, улыбаясь, гладя мне прямо в глаза:

— Теперь, когда у меня есть все для нормальной жизни, Вы больше не нужны, Григорий Алексеевич.

Пропустив ее слова мимо ушей, приказал:

— Эти продукты на стол! Я есть хочу! На вашем месте, Эля, женщины, любая женщина, приняла бы заботу о себе, как само разумеющееся, а вы мучаетесь. Давайте «обмывать» наши квартиры. Вряд ли Ваша подруга Зина имеет сейчас такие прекрасные условия для жизни. Хорошее вино, хорошая закуска и … красивый мужчина, не правда ли?

— Красивый, красивый. Вижу, Вы от скромности не умрете. Сейчас ка–а–ак съем все это! Ну, давайте, Григорий Алексеевич, открывайте шампанское, — вздохнула она.

— Почему же так грустно? — удивился я.

— Да потому, что пирую тут в тепле, в довольстве, а Гоша мой где–то голодный и бездомный. Вам это не понять.» Сытый голодному не товарищ.»

— Эля, я же обещал, найдется ваш Гоша. Но и вы сказок начитались, где там, кажется в «Аленьком цветочке», девушка из жалости целовала чудовище, а оно потом обернулось принцем. А в жизни так не бывает.

— Понять, не понять, а сегодня я пью за Вас, Григорий Алексеевич, Вы очень добрый человек.

— Я предложил:

Может перейдем на ты и выпьем на брудершафт? если уж так нравлюсь тебе. — перешел я в наступление.

— Мне кажется что Вы добрый, но думается мне Вы порядочный бабник. Для брудершафта найдете другую женщину. Но выпив пару рюмок шампанского, раскраснелась и развеселилась. Я тоже пил, смотрел на нее и радовался: «Скоро, очень скоро она окажется в моих объятиях. Ничего, я потерплю».

Эля уходила на кухню, возвращалась к столу, я, развалившись в кресле, любовался ее фигурой, такой гибкой и, вместе с тем, округлыми формами зрелой женщины. Платье из черного трикотина с красными цветами имело глубокий вырез, что, конечно, не декольте. Но медальон прятала за дорожкой между грудями. Мне вспомнилась мать, которая отдала ей на сбережение семейную реликвию и я как будто услышал ее слабый голосок: «Мне бы хотелось, чтобы вы с Элей поженились, когда повзрослеете».

Выпив чашечку кофе, предложенную Элей, собрался уходить. Она вздрогнула. Ей явно не хотелось этого, но контролировала она себя хорошо и не стала меня останавливать. Я ушел спать, пожелав ей спокойной ночи.

Первые дни отпуска, скрываясь у Аристарха, зарастал щетиной. Перед этим приобрел соответствующий выпущенному на свободу заключенному парик с короткой стрижкой, невзрачную кепку, мешковатый рабочий костюм, такой же плащ и рабочие ботинки. К подошве правого ботинка, из нутрии, прибил кусок резины в два сантиметра и на третий день прорепетировал свое появление перед Элей Аристарху. Старый мичман был поражен переменой во мне. Ему было не до смеха. Он задумчиво изрек:

— А представьте себе, Григорий, если бы события повернулись по другому, и вам пришлось отбывать среди уголовников этот чудовищный срок в долгих 15 лет.

— Ага, значит, чтобы отпугнуть ее от Гоши Кузнецова, нужно быть грубее, хамовитей, что ли? — догадался я.

— Охо–хо! — вздохнул Аристарх.

— Не грустите. Все же хорошо. Она станет моей. Вы еще будете присутствовать на нашей свадьбе. Нужно уговорить ее поехать на юг. Да, вспомнил, мне же Пелагея Степановна на днях позвонила, ложиться на операцию, а в санатории будет капитальный ремонт. Зовет меня пожить там и проконтролировать ремонт. Представляете, есть возможность выкрасть картины предков. Упакую их в ящики и отправлю себе же. Теперь все так хорошо складывается. Пелагея Степановна до сих пор считает меня найденышем и гордиться своим участием в моем воспитании. Так вот, Дворец и все в усадьбе запущено. Последнего владельца особняка маршала Х. отправили на пенсию, и теперь там никто не квартирует. Я предупредил, что возьму с собой двух человек. Пелагея Степановна просила приехать, заменить ее месяца на полтора. Парк и пруд — все нужно привести в порядок. Как вам мое предложение? Я имел в виду Элю и вас, моих близких. Приглашаю пожить полтора месяца и отдохнуть на юге, у моря. Там сейчас все цветет и какие птицы поют. Скучаю я по местам своего детства. Да и море рядом, сразу у восточных ворот.

— С удовольствием, да еще в компании с хорошенькой женщиной — ответил Аристарх.

На следующий день я позвонил Эле, изменив голос спросил:

— Это номер телефона 275–320?

— Да, — удивленно ответила она.

— Скажите, а можно к телефону Елизавету Свешникову?

И услышал в ответ:

— Но кто вы? И кто дал вам мой номер телефона?

Помолчав, довольно грубо ответил:

— Твой номер мне дали в милиции. Я, Гоша Кузнецов. Ты еще помнишь меня?

— Гоша?! — взволнованно переспросила Эля.

— Ну да. Хочу кое–что забрать у тебя, что мать моя тебе оставила. Или потеряла? — как можно более развязно спросил я. — Так где мы встретимся?

— Гошенька! Я так ждала твоего освобождения. Иди сейчас ко мне домой. Запиши адрес. А я пока приготовлю ужин.

Пообещав быть у нее через два часа, задержался еще на полчаса, пугая прохожих своим видом. Я знал, дорога с автобусной остановки хорошо просматривается с ее балкона. Действительно, Эля уже выглядывала меня, и я захромал к подъезду ее дома. Зашел, поднялся на второй этаж и позвонил. Эля мне тот час же открыла. По–видимому, мой вид поверг ее в шок. Я не дал ей опомниться и сказал:

— Ну, здравствуй!

— Гошенька! — бросилась она ко мне, но не обняла. — Проходи, снимай плащ. Какой ты большой! Тебя не узнать. Гоша, как хорошо, что ты наконец освободился. — и в ее глазах я увидел столько тепла и участия, что мне уже не хотелось исполнять намеченную роль.

— А мне вовремя квартиру дали. Гошенька! Теперь все плохое позади! Наконец ты дома!

Я бросил плащ в сторону стула и обутый, в грязных ботинках, захромал по квартире.

— Хорошо живешь, — оглядел я ее жилище.

— Да, Гоша, не позвони ты мне, я бы тебя на улице никогда не узнала. Гошенька, хочешь принять ванную или сразу за стол сядешь? Я такой ужин приготовила!

— Ты изменилась, не узнать. — вместо ответа, как можно равнодушней ответил и оглядел ее с ног до головы. Эля надела свое лучшее платье и повесила на шею мой медальон.

— Сохранила? Спасибо, а гитара моя у тебя?

— Гошенька, все в целости и сохраности. — Но о чем я? Стол накрыт. Кушай, Гошенька. «Соловья баснями не кормят» — она волновалась, не зная, как ей со мной обращаться, потому что я был груб с ней.

— Вот и вино осталось с новоселья, мне только на днях выдали ордер на квартиру. А до этого в бараке жила. Квартира это такое счастье для нас с тобой!

— А кто это тебе, за здорово живешь, квартиру дал? Переспала с кем, что ли? — ехидно спросил я.