Марта Шрейн - Золотой медальон

Это откровенное хамство Эле не понравилось. Она слегка нахмурилась, потом воскликнула:

— Хлеб забыла на кухне!

Когда она вернулась и заняла свое место, я уже налил себе вина, демонстративно выпил его один, сказав:

— Ну, рассказывай, как жила без меня?

— Гошенька, я буду рассказывать, а ты ешь. Даже не знаешь, как я ждала этого дня! Когда тебя забрали, Лида, ну ты должен ее помнить, дедушкина жена, В общем, Лида меня увезла в Усть — Каменку. Устроилась в театр оперетты и меня туда устроила. Я в вечерней школе училась. Конечно, в дни спектаклей пропускала уроки в школе.

— Так ты в оперетте кордебалетничала? То–то ты такая гибкая, как пантера, — подозрительно оглядывая ее, переспросил я.

Эля намеренно не замечала мой тон и просто ответила:

— Ну да. Лида меня устроила. По окончании школы поступила заочно в пединститут на биологический факультет.

— Ну, ты давай, давай, не уклоняйся в сторону про кордебалет, — грубо оборвал я ее.

Эля снова растерялась было от моего тона, но, усмехнувшись, продолжала:

— А выгнали меня из кордебалета. Вернее, перевели в уборщицы.

— Так, — подумал я, — сейчас я вытащу из нее всю информацию о ней.

— Гоша, — грустно глядя на меня, продолжила она, — я тебя, тебя одного ждала. Тебе верной хотела быть. А этот помощник режиссера стал волочиться за мной. Влюбился. Все повторял: «Ты — смысл моей жизни! Без тебя мне белый свет не мил!» И когда я ему отказала, он сделал попытку свести счеты с жизнью, а в записке указал на меня. Что я его чувства не разделила. Хоть он жив остался, меня перевели в уборщицы. Но я была не виновата. Не стала ждать, пока мне трудовую книжку испортят, лишь бы какую запись сделают и сама подала заявление об уходе. Ушла в домработницы к вдове японского посла. Его еще до войны в 1937 году расстреляли, вдова эта в лагере срок отбывала, как член семьи изменника Родины. Ее дочь Соня, моя ровесница, прошла через то же, что и я. А теперь эта Соня вроде, как замужем, а живет с ребенком у матери. У вдовы на полке я обнаружила книгу «Искусство Гейши». Это заинтересовало меня. И вдова взялась обучать этому искусству и меня, и свою дочь Соню.

— Гейши, это, кажется, восточные проститутки? — запивая вином котлеты, ехидно спросил я.

— Нет, тебя неправильно информировали. Это искусство быть женщиной.

— Конечно, ты образована, а я только, только из лагеря освободился и дуб дубом. Куда нам до вас? — сделав вид, что обиделся, отвернулся от нее.

Эля расстроилась, но продолжала:

— Гоша, ты просил рассказывать, как я жила без тебя. Мне нечего чего–то скрывать от тебя. Так вот, два года работала я у вдовы японского посла и многому у нее научилась, решила совершенствоваться в твое отсутствие, о тебе только и думала, чтобы ты, выйдя на свободу, обрадовался.

— И на мне будешь испытывать то, чему тебя эта дама научила?

— Гоша, я буду с тобой искренней, если ты заранее не решишь для себя, что мое поведение не достойно твоего уважения. — Эля чуть не плакала и мне ее уже стало жаль. Она помолчала и продолжила:

— Пришло время окончания учебы в институте, и нужно было пройти практику в школе. Потом я преподавала. Все было хорошо, пока мы, в моем выпускном классе не заговорили о поведении юных девушек. Им очень нравились разговоры о Гейшах. Мы по своей инициативе создали кружок Гейш. В него вошли все девочки из моего класса. Им мои уроки нравились. И одна из них поделилась со своей матерью, профсоюзной дурой, извини за выражение. Меня со школы с треском выгнали. Вот вернулась сюда, в Караагач, ждать твоего возвращения. Устроилась дворником в домоуправление из–за ведомственного жилья. Комнату мне дали в общем бараке. А тут, в это время стало можно на двух работах работать, иметь трудовые книжки. Устроилась еще уборщицей в исполнительный районный комитет. Встала на очередь на квартиру. Все о тебе, Гошенька, думала, чтобы и жилье достойное у нас с тобой было. Я еще и шила, заказы на дом брала. Помнишь, ты матери машинку швейную купил? На ней до сих пор шью. Какая у тебя была прекрасная мама! Ты все помнишь?

— Помнить–то я помню. Но ты сильно изменилась. Вон, какая ладная да красивая. А я хромой, больной. На что я тебе теперь?

Эля встала с места, подошла ко мне и обняла за шею, заглянула в глаза и сказала:

— Я так тебя ждала!

Ох, какие у нее были руки! И до чего приятны их прикосновения.

— Прости, — смягчился я и спросил, — А эту квартиру, как дали тебе? Неужели уборщицам, за здорово живешь, так роскошно обставляют ее, да еще телефон в придачу.

Эля встрепенулась.

— Гоша, тебе нравится все это? Завтра познакомлю с Григорием Алексеевичем, с нашим заместителем председателя райисполкома. Ему мы с тобой должны быть благодарны. Он живет на одной площадке с нами. Если бы ты только знал, какой он замечательный человек! — в голосе Эли прозвучало восхищение.

— Молодой? — с затаенной ревностью спросил я.

— Наших лет. И высокий, и молодой, и красивый, и добрый, и умный. Редкое сочетание хороших качеств. Мы с тобой ему своим счастьем обязаны. Пригласим его на нашу свадьбу?

— Каким счастьем? И на какую свадьбу? — спросил я, убирая со своей шеи ее руки.

Эля вернулась на свое место и урезонивая меня, ответила:

— Гоша ты, не понимаешь, как важно иметь собственное гнездо? А хорошо мне было жить в общежитии со всяким отребьем? Все лезут к тебе… Я дома не ночевала, боялась. Спала на диване у председателя в кабинете. У меня на работе в кладовке с инвентарем хранилась и гитара твоя, и швейная машинка. Я шила по вечерам, после уборки помещений, чтобы денег нам с тобой накопить. А твой медальон? Легко ли бездомной уберечь его было? Все боялась, украдут или с шеи сорвут. А теперь, когда ты вернулся, я счастлива. Мне даже оплатить Григорию Алексеевичу нечем за свое счастье. А ему этого и не надо. У него и так все есть. Неужели ты меня не понимаешь? Давай лучше о будущем поговорим. Нам нужно для начала привести тебя в порядок. Завтра куплю тебе бритвенный станок и хорошие вещи.

— И что? От этого я перестану хромать рядом с тобой? — ехидно спросил я, кажется, переборщив.

Эля снова расстроилась, но, взяв себя в руки, тихо ответила:

— Гоша, так нельзя. Ты все время заставляешь меня оправдываться. Как мне к тебе обращаться? Когда–то ты назвал меня своей женой. Давай начнем сначала. Ты озлоблен и думаешь только о себе, о том, как плохо у тебя на душе. Но у тебя есть я, способная сделать тебя счастливым. Зачем вспоминать плохое прошлое? Ты на свободе.

— А чего же хорошего в настоящем? Когда ты, вижу, влюблена в этого Григория Алексеевича. Что я рядом с ним?

Эля не опровергла мои слова, но повторила:

— Квартира теперь наша. Мы можем обменять ее на любой район города, мы его не увидим больше. Ты только скажи, все сделаю для тебя.