Станислав Дыгат - Путешествие

— Вот это да! — воскликнула Зита. Она оживилась и снова повеселела.

— В конце концов нас разлучит жестокая судьба, потому что не может быть иначе. Но наши сердца до конца жизни будут питаться этим незабываемым переживанием. Предположим, вы будете какой–нибудь знаменитой балериной, а я, например, известным кинорежиссером. Разумеется, я возмещу вам убытки в размере дневного заработка, а кроме того, дам денег на туалеты, которые вы себе для этой цели завтра утром купите.

Генрик отхлебнул несколько глотков вина. Зита одобрительно кивала головой. У нее был деловой вид, как у кондитера, который принимает заказ на именинный торт..

— Пожалуйста. Разумеется, туалеты я вам потом возвращу.

— Нет, это совершенные пустяки.

— Можете мне поверить.

— Есть о чем говорить! Мне будет очень приятно, если вы их оставите себе на память. — Если вы этого хотите.

По мере того как Зита становилась все более деловой, Генрика начинало охватывать какое–то неприятное чувство, какое–то беспокойство, перераставшее в липкий страх. Он жалел, что выпил столько вина и что затеял эту глупую историю. Но не мог уже отступить. И, хуже того, не хотел. Можно ли жалеть о том, что произошло, и одновременно хотеть, чтобы это длилось?

Но из таких вещей складывается наша жизнь.

— У меня есть замечания относительно деталей, — сказала Зита. — Мне кажется, что они не должны быть совершенно чужими, а так, как будто встретились на Капри через много лет. Когда–то они любили друг друга, но их разлучила слепая судьба. И вот они встретились совершенно неожиданно. Но если вы хотите иначе…

— Нет, нет. Разумеется, будет гораздо лучше и интересней так, как вы говорите.

— И потом, для чего она должна быть знаменитой балериной, а он известным кинорежиссером? Это мне совсем не нравится.

— А кто же они?

— Кто угодно. Разве это важно?

Генрик был восхищен великодушием Зиты, но хотел как можно скорее с ней расстаться. Все это начинало его мучить. Неприятное чувство росло и при этом смешивалось с каким–то непонятным очарованием, и это–то очарование было мучительным. Он вытащил пачку денег и медленно их пересчитал. Зита следила за ним, подняв брови.

«Омерзительная девка, — подумал Генрик. — Почему я впутываюсь в эту идиотскую историю? Почему я всегда впутываюсь в какую–нибудь историю?»

— Вот, пожалуйста, — сказал он. — Тут сто тысяч лир на расходы по представительству, как говорится.

Зита протяжно свистнула, а потом дернула себя за нос.

— Вы, кажется, и правда кассир, совершивший растрату. Вы что, ошалели? Даете мне такую сумму!

— Это на расходы по представительству. Я не хочу, чтобы вы в чем–нибудь себя ограничивали.

— Ну хорошо. — Зита послюнила пальцы и начала пересчитывать деньги с большой сноровкой. — Я потом представлю вам подробный отчет, подсчитаю все до последнего сольди.

— Зита, к чертовой матери, заткните наконец глотку! — Генрик ударил рукой по столу. Стакан опрокинулся, и вино разлилось.

Зита смотрела на Генрика широко раскрытыми глазами.

— Сумасшедший, — сказала она. — Настоящий сумасшедший. На другого я бы обиделась и ушла. Но на вас я не могу сердиться. Зачем вы на меня так кричите? Это вам совсем не к лицу. Я просто поражена. Если бы это был кто–нибудь другой, он давно бы уже лежал вместе со стулом на полу. Однажды я спустила с лестницы профессионального боксера–тяжеловеса за то, что он вел себя со мной недостаточно вежливо. Мне очень неприятно, и в этом виноваты вы.

Генрик поцеловал Зите руку.

— Не сердитесь. Я слишком много выпил. Я вас очень люблю. Не сердитесь, любовь моя. Вы же человек.

— Ладно, ладно уж. Так как же мы встретимся завтра?

— И, пожалуйста, никаких отсчетов. Истратьте все, эти деньги добыты нечестно, истратьте все, чтобы выглядеть как настоящая дама. Я хочу, чтобы вы выглядели как настоящая дама, — он снова ударил рукой по столу. — Хорошо. Но как мы встретимся на Капри?

— Итак, ровно в двенадцать на площади, вернее, на пятачке на Капри. Там стоят столы, а вернее, столики, там пьют кофе и аперитивы. Я буду сидеть за столом, вернее, за столиком, пить кофе и читать газету. Вы выедете на пароходе в девять часов утра, а я попозже. Пожалуйста, остановитесь в отеле, вернее, в отельчике «Беллисима». Это недалеко от порта, вернее, портика, не в самом Капри, а на Марина Гранде. На площади, а вернее, на пятачке. Оттуда вы поедете на автобусе, а вернее, на автобусике, потому что на Капри все маленькое. Ну что? Вам ясно?

Теперь она говорила тоном сведущего чиновника из бюро путешествий, и это несколько приободрило Генрика.

— Все ясно, — сказал он. И крикнул: — Пожалуйста, счет!

Толстяк за стойкой очнулся и посмотрел на Витторино, стоявшего все в той же созерцательной позе.

— Витторино! — воскликнул он с отчаянием и без всякой надежды быть услышанным.

Тяжело вздохнув, толстяк вышел из–за стойки и подошел к столику.

Это для парня, — сказал Генрик, добавляя к счету триста лир.

— Покорнейше благодарю! — воскликнул толстяк. — Но, честное слово, негодяй не заслужил этого. Витторино! — крикнул он. — Встань сейчас же, поблагодари синьора и проводи синьору и синьора до дверей.

Витторино едва повернул голову, сверкая исподлобья белками, посмотрел на толстяка и постучал несколько раз пальцем по лбу.

— Оставьте его в покое, — сказал Генрик. — Улучшение мира — занятие трудное и неблагодарное.

На улице они шли рядом, но на некотором расстоянии друг от друга и не разговаривали. На виа Рома, сразу же за кинотеатром «Аугустео», уже темным и пустым, Зита остановилась и сказала:

— Тут я сворачиваю.

— Я провожу вас, — сказал Генрик.

— Нет, — отрезала Зита. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Они подали друг другу руки, как два приятеля. Зита свернула в боковую улицу, и Генрику показалось, что она сделала движение, точно хотела остановиться и вернуться обратно. Но тут же ускорила шаги и почти побежала. Она была стройная, складная и забавно раскачивала бедрами.

Генрик пошел в отель пешком. По дороге опьянение прошло — остался только неприятный осадок и боль в голове. В номере он сразу вышел на балкон и долго там стоял. Было пасмурно. Справа и слева мигали огни неаполитанских холмов, в глубине, в черной бездне моря и неба, скрывался Капри.

Генрик решил встать на следующий день как можно раньше и первым поездом возвратиться в Рим. Зита не будет о нем жалеть. (Ах, почему он просто, как всякий другой, не пошел к ней! Как это сделал бы каждый. Но она была щедро награждена, и Генрик радовался, что она купит себе на деньги Янека разные красивые вещи.

Ночью она ему снилась. В своем клетчатом облегающем платье с реденькой челкой на лбу и черным платочком на шее. Она каталась на карусели, сидя, как амазонка, Витторино, который стоял на четвереньках с лицом сфинкса. Зита сидела, откинувшись назад, одной рукой держась за волосы Витторино, другую подняв кверху, и вскрикивала от радости.