Валерий Осинский - Верность

Вечерами на берегу, Сергей обнимал Ксюшу за плечи и грудь, газетой отгонял от нее комаров и подставлял им свою спину и шею. Перед сном он шептал ей что–то ласковое или смешное, она прижималась к нему и дремала. Ощущала прикосновение его губ за ухом и терлась щекой о подбородок.

Ксения представляла в другой жизни приказы, стрельбу, сборище грубых мужчин, и ей становилось жаль Сережку. Он наслаждался отдыхом. Ксения пыталась убедить себя, что счастлива. Но ее коробил шумный Плеснин в заношенной бейсболке и в брюках с вислыми коленками, по–отечески покровительственный с Ксенией, его покорная жена, черный хозяйский пятистенок, — старший сын Плесниных жил с семьей в их городской трехкомнатной квартире, — бытовые и гигиенические неудобства, — туалет и душевая кабина были во дворе, — ложки–поварешки споласкиваемые в тазу, досужие разговоры соседей приезжих–горожан о саженцах и видах на урожай. Все это казалось Ксении фальшивым и пошлым. То, что для Сергея было праздником, она могла получить в любой день. Ксения, наконец, призналась себе: дилеммы между ее нынешней жизнью и будущей жизнью с Сергеем нет. Она не уедет из Москвы. Она, как родные, всего лишь привыкла думать, что они с Сергеем должны быть вместе. Но почему эта мысль незыблема?

Той же ночью ей приснилось, что Сергей уехал, они чужие, и нет праздного уединения в деревне, а есть скучная жизнь, в которой не будет даже Бориса. Ксения напуганная лежала в темноте. Сергей тихонько похрапывал. Ксения вспомнила Хмельницкого впервые за эти дни, и обрадовалась мысли о нем. Но на сердце стало тяжело, словно ее уличили в воровстве.

— Марина, вам не скучно здесь? Зимой в деревне, наверное, безлюдно. Сережа говорил, вы из Петербурга? — спросила как–то Ксения, пока мужчины рыбачили.

— Привыкла. Леше здесь нравиться. У детей свои семьи. Леша еще на войне говорил, что после армии поедет в деревню. Дальше от шума и толчеи. И Москва рядом.

Марина улыбнулась. Она была в неизменной косынке с цветочками и в переднике. Но даже в этом наряде Ксения не могла представить ее деревенской бабой.

— А в Петербурге, наверное, остались друзья?

— У мужа друзья по всей стране. Кто–то еще служит. Кто–то уволился.

— Нет, я говорю лично о ваших друзьях.

Марина подумала.

— Почти тридцать лет прошло. У всех свое. Переписываемся. — Она покосилась на девушку. — Ксюша, если любишь, не сомневайся. Сережа отличный парень. Хороший офицер. Правда, для армии он немного, — женщина подумала, подбирая слова, — мечтатель, что ли. Роди от него. А лишнее отшелушиться.

Ксения промолчала. А вечером спросила Сергея:

— Когда мы поедем домой?

— Тебе здесь не нравиться?

— Нравиться, — выдохнула она, и, ежась от холода, пошла от воды.

На следующий день они уехали.

Дома время, словно, остановилось на их последнем разговоре. Сергей и родители раздражали Ксению.

— Боря весь телефон оборвал. Звонил каждый день, — сказала вечером мама. — Ты бы хоть мобильный в деревню взяла.

— Он, что не знает, что я с Сергеем? — мрачно спросила Ксения.

— Тогда не морочь ему голову…

И ее прорвало.

На выходные родители уехали в деревню на «дачу». «Дети» жили вместе почти открыто, когда одна из квартир пустовала. Но этот странный гибрид семьи Красновские и Каретниковы деликатно замалчивали.

Сергей прибежал из города с какими–то свертками, раскрасневшийся и веселый. В рубашке с короткими рукавами и в джинсах. Первый день в мае было по–летнему жарко.

— Смотри, что я тебе купил! — Красновский побросал свертки на диван в ее комнате и принялся распаковывать один.

— Сережа, ничего не надо.

— Что не надо? Ты посмотри! — Он любовно растянул какое–то веселенькое платьице.

— Ничего не надо! Ни этого! Ничего!

— У тебя плохое настроение? Хорошо, я зайду позже.

— Не надо! Ни позже, никогда! Ну, почему, почему я должна прожить твою жизнь, а не свою! Ради чего я должна оставить все? Ради этого? — Ксения уронила, протянутую ей тряпку. — Ради деревни со стариками, которые не нужны даже собственным детям! Неужели ты не понимаешь: детство давно кончилось, и мы живем, каждый своей жизнью. Ты хороший! Ты лучше всех! Ты лучший мой друг. Но большего мне от тебя не надо!

Сергей побледнел. Ксения по привычке, когда ей было страшно, хотела обнять его, но остановилась на пол шаге и закрыла лицо руками.

— Прости меня. Не приходи. Хотя бы пока. У меня все внутри разрывается от боли.

Ночь она проплакала. А утром Сергей зашел проститься. В летнем, легкомысленном костюме.

— Из части звонили. Вызывают, — соврал он.

— Сережа, все, что я наговорила неправда. Не слушай меня.

— Я и не слушаю, Ксюх. Может, действительно, все еще раз хорошенько обдумать?

Но слова ему давались так же трудно, как и ей. Они обнялись. Ксения вышла проводить Сергея к такси. В коридоре встретилась с Красновским. Тетя Маша была растеряна. Дядя Жора отводил взгляд.

Борис позвонил тем же вечером. Не на мобильник, словно боясь очередного отказа сети, а на городской телефон.

— Нет, Ксюш, я не приду к вам, — сказал он.

— Сережа уехал, — голос ее дрогнул от волнения.

Хмельницкий помолчал в трубку. Казалось, оба почувствовали облегчение.

— Все равно. Там твои родители. Там его родители.

Она спустилась к нему во двор.

Боря курил, сгорбившись, на скамейке у своего автомобиля. На фоне заката чернел силуэт парня. Заметив Ксению, Хмельницкий отбросил окурок и встал. Его лицо казалось затушеванным ало–черной краской.

Затем, он уткнулся лицом в ее колени и беззвучно плакал.

— Все что хочешь, Ксюша! Все, что хочешь! Я не могу без тебя. Я это понял, когда вы уехали… — бормотал он сдавленным от отчаяния фальцетом.

— Борь, тут люди. Я его жена, — праздно увещевала она, зная про себя, что когда–нибудь сможет сослаться на то, что говорила ему правду, отговаривала.

— Ну и что. Мне все равно, — лепетал он.

Ее колени намокли от его слез. Ксения осторожно гладила Бориса по голове и улыбалась. Это ощущение власти над мужчиной было приятно. Вчера самоуверенный и нахальный, сегодня он вздрагивал у ее коленей от страха ее потерять.

Она еще ничего не ответила Борису. Ничего не рассказывала родителям о их отношениях. Хмельницкий дарил ей украшения, одежду, знакомил с друзьями, водил на презентации, словно хотел грудой безделиц отгородить ее память от Красновского, а себя от того, что пережил у скамейки.

Ксения хватилась лишь после первой задержки. Это был ребенок Сергея! Она знала точно. Первой мыслью Ксении было сообщить Сергею. Затем, рассказать Борису, чтобы, как говорила мама, «не морочить ему голову». Но что изменит ребенок в ее отношениях с Сергеем? В его отношении к ней, возможно, многое! А для нее будут те же гарнизоны, то же бесцветное существование. Лишь прибавятся бытовые тяготы и хлопоты, сотни раз представленные и с ужасом отринутые воображением. Аборт? Но если бы Сергей был с ней, осмелилась ли она убить его ребенка. Убить своего ребенка! Никогда! Значит, и думать об этом нечего!