Владимир Лорченков - Табор уходит

 … умираем, но не сдаемся! — тряс он кулаком вслед поднимающемуся вертолету.

Вертолет завис, и посол, высунувшись в окно, крикнул:

 Передам!

 Непременно! — обещал он.

 Помашу! — клялся посол.

 Поцелую! — кивал он.

 Купнусь! — тряс он сцепленными над головой руками.

 Выполню! — перекрикивал двигатель и он.

Когда вертолет поднялся и полетел, посол откинулся на свое место и устало сказал помощнику:

 Минус один откат из–за мудака.

… Лоринков проводил взглядом вертолет и, бормоча, «Русь, Русь, матушка», спустился с крыши, задраив люк. Обыскал тело свернувшего шею третьего помощника посольства. Вынул паспорт и деньги. Собрался было бросить тело в окно, но передумал.

 А что, — застенчиво сказал он, — если продукты кончатся…

Погладил ласково орла на паспорте, отволок тело в прохладный чулан.

 Россия, Россия, родина наша, — сказал, почему–то, трупу.

Захлопнул дверь, вернулся к столу и продолжил занятие, от которого его отвлек неожиданный визит посла.

Заполнил анкету на «грин–кард» в США.

 Люд православный, не скапливайтесь в местах проезда механических транспортных средств, кои представляют собой транспортные средства, управляемые посредством приведения в действо колес, управляемых двигателем внутреннего сгорания! — кричал православный политолог Жукарский.

 Друзья, давайте держаться все вместе, мы же русские люди! — поддерживала его журналистка Юдовитчь.

 Да и разговаривать тоже давайте по–русски… — говорила она коллеге.

 Коллега, — хмуро шептал ей Жукарский, — мы же в Молдавии.

 Пардон, — отвечала Юдовитчь, и громко призывала, — друзья, мы же молдавские православные люди, так давайте же держаться вместе, словно большая дружная семья!

 Православная семья! — добавлял политолог.

 Православная семья! — покорно поддакивала журналистка.

Обычно решающим правом голоса обладал Жукарский, потому что шествия, как правило, спонсировало Общество русско–молдавской дружбы. Оно часто устраивало крестный ход от Кишинева к Тирасполю, чтобы под благовидным предлогом и охраной паломников передать выручку от продажи российских паспортов. А общества русско–молдавской дружбы — которых в Молдавии, несмотря на полную эвакуацию российского посольства, было около двухсот, — окучивал православный политолог Жукарский.

Журналистка же Юдовитчь писала статьи о том, что в Молдавии все не так плохо, как кажется, и призывала гастарбайтеров вернуться на родину. Каждая такая статья была снабжена пропуском, который нужно было вырезать из страницы, и сохранить при себе при пересечении границы. В таком случае таможенники отбирали у возвращенца не все, а всего лишь 90 процентов заработанного. За каждого такого вернувшегося, — их потом снаряжали на работы в каменоломнях или поля, принадлежащие феодалам, — правительство платило Юле 10 долларов.

Также она специализировалась на неправительственных организациях с либеральным — как неодобрительно поговаривал Жукарский — душком, а также на кругах, близких к правительственным. Работали они чаще всего в паре: Жукарского демонстрировали не желающим раскошеливаться либеральным спонсорам, как грядущего Будущего Хама, журналисткой же Юдовитчь пугали спонсоров консервативной направленности. В случае, если клиент попадался совсем трудный, Юдовитчь представлялась своей второй фамилией — Семеновской. В правительственной газете, где она за еду и ночлег писала передовицы для президентской пресс–службы, журналистка так и подписывалась — То Ли Семеновская То Ли Юдовитчь.

Это было очень удобно, и, в отличие от коллег с одной фамилией, обреченных симпатизировать всего одному слою общества, позволяло Юлии придерживаться основ этики журналистики, принятым в Женеве в 1978 году. Она называла это «быть равноудаленной», завистливые коллеги — «давать налево и направо».

Так или иначе, но к началу крестного хода Семеновская — Юдовитчь и Жукарский не ели вот уже три дня. Заработную плату в правительственной молдавской газете задержали на 11 месяцев, общества русско–молдавской дружбы спешно эвакуировались вслед за посольством, а неправительственные организации вывозили свой персонал из Молдавии после невероятного по наглости нападения банды беспризорников на Общество Транспарентной Политкорректности. То самое, которое за три хвалебных очерка по развороту каждый в «Независимости Молдавии» должно было Юле пятнадцать долларов, полтора литра спирта, килограмм муки и два — гречки. Запасов этих, по расчетам компаньонов, должно было хватить до времени, когда наступал еврейский Новый Год. А уж к этому празднику православный политолог Жукарский должен был, как гражданин Израиля, получить продуктовый набор в посольстве, а Юдовитчь — Семеновская — взять интервью у посла Израиля, и получить продуктовый набор. К сожалению, коллеги ошиблись в расчетах и, придя к посольству в самом начале сентября, невероятно разозлили посла. Тот резонно заметил, что верующему следовало бы знать, что Новый Год наступает не в первых числах первого месяца осени, а значительно позже. А во–вторых, добавил посол нервно, у миссии и так уже заканчиваются запасы продовольствия, и финансирование им урезали, почти все приходится тратить на охрану и чистую питьевую воду, так что заказного интервью в этом году не будет… Все это напомнило Юдовитчь и Жукарскому, что они русские православные люди.

 Я чувствую, — сказал угрюмо Жукарский, — как во мне бурно кипит славянская часть моей крови.

 А как ты их различаешь, Володенька? — спросила исхудавшая Семеновская — Юдовитчь.

 Мне кажется, — сказал политолог, — что она горячее той, которая…

 Словно горячий суп, кипит она в моих венах, — сказал он, поглаживая дряблый бицепс с татуировкой в виде Георгия Победоносца, поражающего дракона.

 Ты говоришь прямо как великий писатель Бабель, — сказала Юля Юдовитчь, которая в свободное от зарабатывания гречки время промышляла для души литературной и театральной критикой.

 Я и пишу, как великий писатель Бабель, — сказал политолог Жукарский.

 Но разве кому–нибудь в Молдавии это нужно сейчас? — спросил он.

 Во времена бездуховности и разврата, — добавил мрачно Жукарский.

 Какой ты духовный, — сказала Юля, и присела отдохнуть.

Жукарский тактично остановился рядом. Дорога от посольства до полуразрушенного Дома печати, где в остатках здания обитали немногочисленные сохранившиеся журналисты страны, занимала всего полчаса. Но это раньше. Сейчас ее увеличивали три обстоятельства. Во–первых, блок–посты, которыми опытные израильтяне окружили свое посольство — солдаты, которые там служили, не находили в условиях современного Кишинева ничего, что бы отличало его от буйных арабских поселений. Во–вторых, банды налетчиков, которые курсировали в центре города с угрожающим постоянством, словно стаи акул. В третьих, голод. Люди плохо питались и очень быстро уставали. Юдовитчь и Жукарский не были исключением… Глядя на впалые щеки Юлии, ее старый друг Жукарский с любовью и тревогой подумал, что Юдовитчь нужна стране. Ведь если она, Юдовитчь умрет, то его выгонят из кабинета в сохранившейся части Дома Печати. Сколько забот на ее челе, грустно подумал Жукарский. Как она сильно сдала в последние месяцы, подумал он. Поскорей бы вернуться в здание и, закрывшись в туалете, съесть кусочек хлеба с сыром, подобранный тайком у стен посольства, подумал еще с любовью Жукарский. Юдовитчь тоже напряженно думала.