Владимир Лорченков - Табор уходит

Выслушав объяснения, состоящие на три четверти из непонятных ему слов, офицер решил не связываться и пропустил православных отмаливать столицу у «итальянки» дальше. Единственное, запретил идти по проезжей части дороги.

 Люд добрый, православный, — покрикивал время от времени Жукарский, запуская руку в мешок, чтобы вытащить чего поесть, — святой Иона утешением нам служит.

 Своими глазыньками видела, — бормотала Юдовитчь, покачивая головой, — яко убоиши спуститися в огненной колеснице ако надысь ить итить…

 Люд добрый, освящай еду свою грешную в мешочке самого Иона Святого великомученика! — кричал Жукарский.

 Индо заубояши прийдя на житие яко поименно к лику Яво… — говорила Юля, нервно оглядываясь на Жукарского, потому что обладала не очень богатым запасом слов, стилизованных под церковнославянские.

 Азмь есмь… — тянула время она.

 Скнипа, — шепотом подсказал не лишенный чувства юмора, когда это не касалось его самого, Жукарский.

 Аз есмь скнипа поелику убояше, — продолжала Юля стращать народ.

Те же не понимали в ее словах ничего, кроме того, что был святой человек Иона, болел «итальянкой» да помер, но был взят на небо. И его фотография и личные вещи защищают вещи и еду и не допускают до них болезнь. Поэтому процессия, которую вели Юля и Жукарский, стала довольно многолюдной. Так что, когда Семеновская бочком протиснулась к Жукарскому, вошедшему в образ, чтобы посоветовать закругляться, политолог широко улыбался и явно неверно оценивал ситуацию…

 Какой «смываться»? — спросил он, нездорово блестя глазами.

 Народ идет за нами, за православным политологом и интеллигентной журналисткой, — объяснил он Юле.

 Так может самой судьбой нам предназначено стать Жаннами Дарк?! — спросил он патетически Семеновскую.

 Ты, кретин, помнишь, как она кончила? — спросила Юдовитчь коллегу сквозь зубы.

 Нет, она же жила в 16 веке, — сказал Жукарский.

 В 15‑м, — сказала начитанная Юля, которая закончила школу еще в советские времена, чего ужасно стыдилась, так как скрывала возраст.

 Тем более, — сказал Жукарский.

 Слазь, — сказала Юля.

 Не слезу, — упрямо сказал Жукарский, которого уже несли на носилках.

 Ночевать лагерем станем, — сказал он мечтательно.

 А под утро народ к нам со всей страны стечется, — воздел он очи небу.

 И станем мы Силой, — улыбнулся политолог Жукарский, — Богу угодной…

 Ну а дальше? — спросила Юля.

 Пить будем, гулять будем! — воинственно сказал Жукарский.

 Украину за неделю накатом возьмем, Белоруссию потом покорим, затем Русь освободим от засилья жидов нечестивых, — сказал он.

 И восстановим Рим Третий, империю нашу православную, — закончил Жукарский.

 Яша… — сказала грустно Семенова.

 Гм, — сказал Жукарский.

 Дурачок, — ласково сказала Юдовитчь, — ты на продавленном кресле видишь. А в руке картинку дурацкую держишь, а за тобой полторы тысячи голодных дурачков идут, а ты себя уже Атиллой возомнил?

 А что, — сказал Жукарский. — Может мне суждено бичом Божьим стать?

 Ты и есть наказание Божье, только для меня, — сказала Юдовитчь.

 Что ты будешь делать, когда у тебя за ночь в лагере половина от «итальянки» умрет? — спросила Юдовитчь.

 Как же, — сказал Жукарский, — с нами же икона святого Иона, который был на не…

 Мы же его сами и придумали, — сказала Семеновская

 Ты уверена? — спросил Жукарский.

 Ну, вроде, — сказала неуверенно Юдовитчь.

 Тогда ладно, — сказал Жукарский, возвращаясь в норму, — в подворотне шмыгнем, и ищи свищи.

 Ага, — сказала Юдовитчь, — только мешок с едой не забудь.

 Ладно, — сказал Жукарский, — только у меня к тебе одна просьба…

 Ну? — спросила Юдовитчь.

Жукарский покраснел и смущенно спросил:

 Можно я еще кружочек на носилках сделаю?

Позже, глядя, как Жукарского сжигают, привязав к креслу, в котором он восседал с иконкой святого Иона, Юля жалела, что пошла на поводу честолюбия православного политолога. Следующий круг, на которой пошел их крестный ход, пролегал как раз мимо конкурирующего издания на молдавском языке «Суверенная Молдова». Завистливые коллеги не рискнули, конечно, прямо оспаривать святость чуда, произошедшего со святым Ионом. Они поступили намного подлее — подослали к процессии фотокорреспондента, чье фото на клочке газетного обрывка злосчастный и близорукий Жукарский принял по ошибке за иконку.

 Добрый люд, се жулики, а я не Ион, — возопил подученный фотограф в расчете поживиться собранным Юлей и Жукарским добром.

После короткого разбирательства православного политолога и его подругу начали буквальным образом линчевать, и Семеновская пожалела, что подменила тайком мешок с едой на сумку с тряпьем и сбросила в кусты по ходу шествия. Чтобы сохранней было… Лучше бы в пути поела поела! Единственное, что утешало — фотографа «Суверенной Молдавии» на всякий случай тоже решили линчевать.

Впрочем, для Семеновской уже не имело никакого значения. Ведь Юлю, привязав к железному шесту, активно и неумело топили в кишиневской реке Бык. Получалось у линчующих это не очень хорошо, потому что не было опыта, да и река была очень мелка, и торчком шест не погружался в воду целиком. Так что прошло еще примерно полчаса, прежде чем разъяренные участники крестного хода нашли место поглубже, и шест с « пером, на острие которого были самые злободневные проблемы Молдавии » — как написали позже в некрологе — исчез в грязной воде. Перед этим Семеновская еще успела увидеть, как Жукарского поджигают вместе с привязанным к нему креслом, и услышать, как православный политолог, треща и пылая, выкрикивает проклятия на какой–то дикой смеси русского, английского, молдавского и идиш.

 Вот она, молдавская мультикультурность, которая достигается благодаря тому, что наша страна находится в точке пересечения цивилизаций, — подумала То Ли Юдовитчь То Ли Семеновская.

Потом подумала, что это последнее, о чем она думает, и в такой момент стоило бы думать о чем–нибудь более возвышенным. Так что, подумала она, стоит подумать о том, что Великий Роман, гениальную первую фразу которого она придумала, так никогда и не будет написан. А жаль. Интересно, какой была бы хотя бы вторая фраза?

 Суп нашей с Джоном молдо–американской любви вскипел на бульоне двадцатилетних страстей, приперченных музыкой Моцарта, картинами Рафаэля и книгами известной и тонкой писательницы, Семеновской — Юдовитчь… — наскоро вспомнила она она начало.

 Той самой, — додумала она второпях, глотая грязную воду, — что приняла мученический конец за искусство от рук разъяренных подо…

 Конец или лучше кончина? — подумала она, пузыря реку Бык.