Александр Мясников - Земляничная поляна

Наверное, нашлась бы и другая причина для похода на Поляку. Но выискивать ее не хотелось.

Банка оказалась тяжелой. Держать ее за широкое, как у бидона, горло было неудобно–рука немела. Поэтому, свернув на Поляну, ставлю банку под ближайший куст. Трясу рукой и занемевшая кисть начинает медленно оттаивать.

В центре, как всегда, играют в «картошку». Чуть в стороне жгут костер. У огня трое — Витька, Виталик и Катька. Осторожно оглядываюсь: Ольги пет и среди играющих.

— Бросай свои кости, — дергает меня за рукав Витька, и я опускаюсь на крошечный холмик сена, уже основательно примятый кем–то до меня. Рядом устраивается Проша. — А мы вчера танцевали, — продолжает Витька. — Было очень смешно.

— Наконец–то этот чертов приемник у Мишки взял еще одну станцию, — улыбается Виталик, ломая о колено корявый сучок. Сучок раскалывается неожиданно легко и рассыпается па чурочки, очень похожие на болванки для кгвы в городки.

— А где вы вчера болтались? — интересуется Виталик и пытается подманить к себе Прошу. И я почему–то сразу понимаю, что под словом «мы» он имел в виду только меня и Прошу.

Не дождавшись моего ответа, Катька встает и идет к кругу играющих. Что она боится услышать? Мне показалось, что горячая рука больно, очень больно сжала сердце и отпустила его радостно скакать на уютно сложенной ладошке.

— Дома сидели, — отвечаю я спокойно и громко, но Катька не оборачивается.

— Ага, — понимающе кивает Витька и внимательно продолжает следить за тем, как Виталик ворошит раскаленные угли.

— Привет, мужики! — сипит кто–то сзади, и мы дружно оборачиваемся. Метрах в трех от костра стоит Мишка и с остервенением крутит настройку приемника. Не отрывая глаз от черной коробки, он продолжает: — Что–то сегодня ни черта не ловится.

— Да оставь ты его в покое, — бросает ему Витя и вновь углубляется в созерцание пламени.

— Погода, видимо, не та, — жалобно, как стоматологический больной, бормочет Мишка и втискивается между Мной и Виталькой.

— Оставь что есть, — говорит Виталик, — пусть шуршит.

— Целый день оперы и оперетты, — не меняя тональности, жалуется Мишка и продолжает крутить зубчатое колесо настройки.

— Пусть играет, — поддерживает Витька Виталика.

— Пусть, — соглашается Мишка, вздыхает и, мне кажется, грустно смотрит на Катьку. Но Катька стоит к нам спиной.

Сейчас бы следовало достать банку с клубникой, угостить всех ребят и отправляться домой. Но что–то удерживает меня. Что именно, понимаю, когда наконец слышу голос Ольги. Слышу, как она смеется, отвечает на чьи–то приветствия, опять смеется.

Я не оборачиваюсь, потому что не знаю, одна ли она пришла или в компании с Аликом. Загадываю: если не обернусь до того, как она подойдет к костру, — значит, одна. Но мне не пришлось долго пребывать в неведении. У края Поляны рядом с играющими в «картошку» раздается смех Ольги, а рядом с огнем уже мелькает тень и на траву падает корчащийся от смеха Алик.

— Мы сейчас с Олькой, — с трудом выговаривает он сквозь всхлипы смеха, — мы идем, а оно лежит.

Никто из нас не понимает, что же это за «0110», ко смех у Алика такой заразительный, что мы не выдерживаем и начинаем подхихикивать. Алик уже заходится ог смеха, выплевывая какие–то непонятные слова и их огрызки: «…оно… лежит… как, как… лежит… наступил… свежее… как, как…»

Вдруг Алик перестает смеяться и, пошарив рукой по земле, находит какую–то щепку. Этой щепкой он поддевает неопределенной формы шнурок. Шнурок начинает шевелиться и обвивает щенку. Мы все узнаем в шкурке гусеницу. Она толстая, зелено–красная, с поросячьими ножками п щетинками.

— Что будем делать с вредителем полем и огородов? — вопрошает Алик, не отрывая глаз от насекомого.

— Отпусти ее, — слышу я голос Ольги и хочу повернуться, но сдерживаю себя.

— Казнить через сожжение на костре, — инквизиторским голосом вещает Виталька.

— А может быть, четвертуем? — предлагает альтернативу Алик.

— Фу на вас, — обиженно говорит Ольга, но не уходит.

— А ты как считаешь? — обращается Алик ко мне. Все оборачиваются ко мне.

— Как решит большинство, — я питаюсь быть равнодушно веселым, по язык начинает неметь.

— Мда-а, — тихо бормочет Алик и старательно сталкивает гусеницу на край щепки.

— Да пореши ты ее наконец, — хрипит Мишка и опять остервенело крутит настройку приемника.

Гусеница, словно осознав безысходность своего положения, начинает отчаянно перебирать ножками и вращать головкой, похожей на расплавленную пуговицу.

— Фу, какая мерзость, — бросает Ольга и смеется. — Ну, — поворачивается она ко мне, — так как решает большинство?

— Но мы же не на битве гладиаторов, — отшучиваюсь я и замечаю, что костер отражается одинаково и в глазах Алика и на поверхности лоснящейся пуговицы.

— Палим или нет? — настырничает Алик.

— Палим, палим, — говорит Виталька.

— Давай, — отмахивается Мишка.

Щепка повисла над юрким, как жало, языком пламени. Тугое извивающееся тело гусеницы вздулось, зашипело. Тонкая кожа начала лопаться…

Я отворачиваюсь и смотрю на Прошу. Его совсем не интересовала развернувшаяся в мире насекомых трагедия. Он до слез в глазах смотрит на стоящую у меня за спиной Ольгу.

— А клубника сегодня будет? — раздается за моей спиной се голос.

— А как же, — бормочет Алик, заканчивая кремацию насекомого. — Обязательно будет.

— Рано ведь еще, — гозорит Виталька, зачарованный манипуляциями Алика, — вот стемнеет…

— Я принес клубнику, — еле ворочая языком, говорю я и встаю.

Тишина превращается в настороженное молчание. Я направляюсь к кустам. Достаю банку и возвращаюсь к костру. Протягиваю банку Ольге. Но она делает вид, что не замечает протянутой руки.

— Где взял? — спрашивает Алик вставая.

Банка, просвечиваемая пламенем костра, кажется наполненной расплавленными рубинами.

— Тетка дала, — говорю я, продолжая держать банку в протянутой руке.

— Сама? — изумляется Алик и забирает у меня банку. Чуть подбрасывает ее, словно пытаясь определить вес.

— Точняк сама? — настороженно интересуется

Витька.

— Не трендишь? — спрашивает Мишка.

— Но я же говорю — сама дала, — горячусь я.

— Вот прямо так и дала? — спрашивает Алик.

— Конечно, — оглядываю я кажущиеся мне почему–то настороженными лица ребят. — Сказала, чтобы всех угостил. Вы же меня угощали…

— Что–о–о? — выкрикивает Алик.

— Свою принес, сам, — хохочет Виталик.

— Эй, идите сюда! — кричит играющим Мишка.

— Угощает, собирает, угощает… — давится от смеха Алик.

«Сам!», «Сам?!», «Сам?», «Сам» — доносится со всех сторон.

— Ну ты даешь! — подбадривающе хлопает меня по плечу Виталька. — Голова садовая.