Борис Кригер - Кружение над бездной

— Ну, не Бог же их подбросил…

— Я думаю, архиепископ узнал о моей беде и подослал своего помощника. Я назад, просить разъяснений! Спасибо, говорю, что помогли вернуть утраченное, но, Владыка, не могу я этого принять! А он — мол, ничего не знаю. Иди с миром. Вот такая история… Такой человек попался, молитвенник, первому встречному прикажет помощь оказать… И потом, даже если бы и не вернулись ко мне эти деньги… Хорошо, что именно у меня украли, меня б за эти деньги не убили. А вот если бы на моем месте какой–нибудь горе–бизнесмен оказался, да с одолженными деньгами?

— Ну, у меня, конечно, не так все трагично пока, но вот пример… Иссякли средства на издание нашей газеты. Нужно три тысячи долларов. А тут Рождество на носу. Пожертвования раньше слали вяло. Никогда не хватало покрыть даже малую часть расходов. Помолился о помощи. Открываю почтовый ящик — двенадцать конвертов (именно двенадцать!) от разных людей чуть ли не со всей земли. В одном конверте — 50, в другом 30, там 20 долларов, А тут сразу 900! Складываю суммы — уже догадались?

— Три тысячи? — забасил со смехом отец Ануфрий.

— Ни копейкой меньше, ни центом больше… — склонил голову Герберт. — Подстроить ведь такое человеку не под силу!

— Да, Он такой… всякому благу Промысленник и Податель!

— И ладно бы такое случалось раз или два за всю жизнь… Но ведь буквально каждый день совпадения эти… — признался Герберт. — Раньше меня они беспокоили, но теперь превратились в ласковое напоминание мне, маловеру… Иными словами, именно этой снисходительной подмогой и разрушается в пыль и прах аргумент атеиста об отсутствии очевидных доказательств присутствия Божьего… Пожалуй, и у меня, Фомы неверующего, от этих совпадений окончательно открылись глаза.

— Только не надо относиться к Богу как к кассиру… Господи, помилуй нас, яко Благ и Человеколюбец… — предостерег отец Ануфрий. — Он великий сердцевед!

— Помню, привозили Чудотворную Почаевскую Икону Божьей Матери, — вздохнул Герберт. — Я выстоял в очереди приложиться к образу. Всё твердил, что хочу попросить себе мира в душе и благоденствия… Наконец среди просветов меж плечами увидел образ, и словно бы малюсенькая капелька фаворского света на меня снизошла. Ничего не надо. Только быть здесь, подле… Хорошо–то как! Не по земному хорошо. Совершенно не по земному. И ничего земное более не волнует! А меня уж в спину подталкивают. Очередь подошла. Я приложился к иконе и шепчу: «Славы и благоденствия!» Откуда это взялось? Не «мира в душе» а «славы» Я испугался, хотел поправиться, но меня уже оттеснили прочь. И что вы думаете, в конце службы вызывает меня митрополит при всем честном народе на амвон и вручает грамоту за помощь в организации доставки иконы. Храм битком набит. Все на меня смотрят. Не каждый же день в церкви грамоты вручают. Вот и получил славу… А мира в душе как не было, так и нет… и благоденствие тоже прихрамывает. Хотя грех жаловаться! Грех… А ведь это урок! Стало быть, Бог нас лучше знает, чем сами мы себя! Значит, не изжил я еще вкуса к славе, значит, нерасторопны, безразличны, черствы мои молитвы, а то, что я пишу, всего лишь высокомерная изысканность, а вовсе не исповедь на бумаге…

— А что же с приходом вашим будет? Не ладите вы с отцом Матвеем. Он человек тяжелый. Рано ему в настоятели. Он в лучшем случае второй священник в каком–нибудь соборе, чтобы смиряться и учиться послушанию… — помолчав, вернулся к нелегкой теме отец Ануфрий.

— Мне несподручно своего священника судить, грех это, — с неизбежной долей лицемерия загнусавил Герберт.

— Так в чем же выход? — спросил иподиакон.

— Рукоположите меня в священники, — кротко вымолвил Герберт.

— Если бы я был патриархом… — смущенно улыбнулся иподиакон.

— Хорошо сказал, но несколько прямолинейно… — тоже улыбнулся отец Ануфрий. — Вам окунуться надо в православие… Знаете, о новоначальных как говорят? Горят они как сено, ярко, но тепла не дают и быстро сгорают. Вы же должны теплиться как уголь, незаметно, да так жаром шпарить…

— Да, уж не раз обжигался углем для кадила, — вздохнул Герберт. — Не по своей воле ищу священства. Духовный отец благословил. Я так скажу: мне надо либо быть простым прихожанином, либо священником, потому что я хочу в церкви молиться, а не за кадилом следить…

— Да, диакону молиться некогда, нужно за всем присматривать. Я тоже «молюсь ногами», недослушиваю последние «аминь» хора, уже бегу туда или сюда… — сказал отец Ануфрий. — Однако вы найдете себе помощников за кадилом следить. Вот сын ваш…

— Ну, это маловероятно… Хотя, если сказать ему, что молиться надо ногами и служба быстрее пройдет… Пока он у нас в звонарях. Помните, Джейк бил в колокол, когда я Владыку хлебом–солью встречал на освящении храма? Так он переусердствовал — колокол и упал…

— Да, Владыка мне рассказывал. Иду, говорит, смотрю, на земле колокол лежит!

— Заставь дурака Богу молиться… — вздохнул Герберт, понимая, что священство ему пока не светит. И тут дело не в знаниях. Просто в самой консервативной религии мира время — лучший советчик. — Ну, и слава богу, мне эта ноша тоже вряд ли пока по плечу…

— Есть такая история, — начал отец Ануфрий. — Шли два монаха по пустыне. Каждый нес свой крест. Один монах устал и крест бросил. И вот подошли они к пропасти. А на той стороне земля цветущая, благодатная. Тот, что нес крест, перекинул его как мост и перешел, а тот, что бросил, остался в пустыне…

«Отче наш, Иже еси на небесех…» О превеликое человеколюбие БожиеТем, которые от Него удалились и были против Него, такое даровал забвение оскорблений и причастие благодати, что и Отцем Его называют: «Отче наш, Иже еси на небесех…» Герберт Адлер пытался вникнуть в смысл самой главной молитвы, данной Самим Господом Иисусом Христом.

«Да святится имя Твое». Свято по естеству имя Божие, говорим ли мы то, или не говорим. Но в согрешающих оно иногда оскверняется. Для того молимся, чтобы в нас имя Божие святилось: не потому, что будто, не быв святым, начнет оно быть святым, но потому, что в нас оно святым делается, когда сами освящаемся и достойное святыни делаем.

«Да приидет Царствие Твое». Чистая душа с дерзновением сказать может: «Да приидет Царствие Твое». Ибо кто слышал апостола Павла, говорящего: «да не царствует убо грех в мертвеннем теле вашем», и кто очищает себя деянием, и мыслию, и словом; тот может сказать Богу: «да приидет Царствие Твое».

«Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли». Божественные и блаженные Ангелы Божии творят волю Божию, как Давид, воспевая, сказал: «благословите Господа, вси Ангели Его, сильнии крепостию, творящии слово Его». Посему, моляся, мы проговариваем это в таком значении: «как во Ангелах Твоих свершается Твоя воля, так и на земле во мне да будет свершаться, Владыко!»