Борис Кригер - Кружение над бездной

— Трэвел–чеки, — ответил Кумар и достал огромную пачку дорожных чеков Американ–экспресс с индийскими письменами на них.

«Такими детскими денежками можно Патрику дать поиграть», — подумал Герберт, но несказанно обрадовался: похоже, перед ним замаячила перспектива получить весьма крупную сумму.

— Вы их поменяйте на доллары… — мимоходом попросил Герберт, который и представить не мог, как это он явится в свой банк с ворохом индийских дорожных чеков. Кумар согласился. Герберт оживился пуще прежнего. Теперь он снова был на коне. В считанные часы была создана программа, которая действительно могла обогатить и его, и партнеров. Договора были подписаны, и индусы в сопровождении секретарши отправились менять чеки. Герберт остался в офисе готовить дополнительные документы. Теперь вместо вакуума, который он продавал утром, в его сознании вертелась прекрасная бизнес–идея, и ему не терпелось ее осуществить. По сути, он получил контракт с сетью индийских госпиталей. Пусть Индия не пользуется прекрасной репутацией, но теперь он мог начать конкурировать сам с собой, чего ему уже очень давно хотелось, то есть получать деньги за себя и за конкурента, которым, прикрываясь новыми партнерами, был бы он сам.

— Все законно и очень остроумно, — похвалил он себя и заказал вегетарианскую пиццу, поскольку спутник некровожадного Лакшми тоже оказался вегетарианцем.

Опытный взор Герберта сразу определил, что индийские гости вернулись с деньгами. Последовала напряженная сцена пересчета купюр. Герберт пересчитал дважды — получалось, что Кумар переплатил ему полторы тысячи. Он учтиво отдал излишек растерянному индусу.

— А печать у вас есть? — немного взволнованно спросил Кумар, рассматривая расписку в получении десяти тысяч долларов.

— Вы спрашиваете, есть ли у нас печать? — весело переспросил Герберт и попросил секретаршу принести золотые наклейки для печатей, которые контора Герберта использовала исключительно для сертификатов. Торжественно пропечатав по золоту, Герберт выдал расписку Кумару. Теперь все было в порядке, и, сославшись на неотложные дела, Герберт потихоньку смылся из офиса.

Дома он нетерпеливо пригласил к себе в кабинет Эльзу, Джейка и даже маленького Патрика, который терпеть не мог, когда от него запирались, и разложил на столе сокровище. Джейк одолжил свой переносной несгораемый сейф, и они, пересчитав деньги, погрузили их в уютное хранилище и заперли на ключ, потом принялись искать место, куда спрятать сейф и наконец решили оставить его на самом видном месте, чтоб никто и не подумал, будто он представляет какую–либо ценность.

— Пусть это будет наш фонд на всякий пожарный случай, — предложил Герберт и стал перечислять случаи, которые могли заставить их немедленно потратить эти деньги. Основную часть списка составляли невыплаченные долги, которых набралось в пятнадцать раз больше заныканной суммы.

Эльза погрустнела.

— Ну а если нам удастся избежать всех этих пожарных случаев, мы построим на эти деньги золоченую луковку с крестом на нашей церкви…

— Угу… — скучно поддакнул Джейк.

— А как ты предлагаешь их использовать, если все мои опасения о требованиях немедленной выплаты долгов рассеются? Ты бы поехал на Карибы? — задиристо спросил Герберт.

— Почему, я тоже заказал бы золоченую чесноковинку для нашей церкви, — ответил Джейк, который, как домашнее дитя, был крайне рассеян и не следил за тем, какие именно золоченые овощи нужно водружать на крышу самозванной церкви, занявшей место обеденного зала, где Джейк так любил смотреть огромный плоский телевизор…

Острое осознание себя белой вороной пронзило Герберта. «Лишь легкий звук сопения нарушает мою пустопорожность!» — внезапно подумал он.

Внезапно после почти полугодового молчания Герберт получил письмо от Андрея Виригина. «Никак не уймется! Неужели знакомство со мной было для него вершиной жизни, Джомолунгмой…»

Герберт неохотно пробежал текст глазами.

«Как видишь, я не забыл… Поздравляю тебя с Рождеством твоего сомнительного Бога. Надеюсь, твой бизнес пошел на поправку. «Денег нет совсем» из твоего последнего письма звучало вовсе тоскливо. Вспоминается Довлатов: американцы думают, что голод — это питаться консервами. У меня вот деньги есть: пятнадцать тысяч рублей в месяц, из которых больше трети я отдаю за угол в бомжатнике. Живу, не жалуюсь. Бывали времена и похуже. Не всем же курить гашиш в Барселоне, кому–то надо дымить коноплей в Кузьминках.

Главное, что вопреки всему я в Москве. Спасибо чудесной риэлторше, у которой, кстати, было куда больше оснований отказать мне в помощи, чем у Веты. С восторгом узнал, что ты присылал Насте начало романа, который ты сейчас пишешь, предупредив при этом, что главный герой — алкоголик, изменяющий беременной жене, — списан с меня. Grand merci. Ты даже имя не поменял.

Ты чудесный в своем простодушии человек, Герберт. Даже странно, что при твоей наивности ты сумел добиться успехов в бизнесе. Ты мог навести обо мне справки, и тебе бы сказали, что с деградантом Андреем Виригиным не следует иметь никаких дел. (В свое время я был уволен из небольшого столичного издательства после проверки на детекторе лжи, показавшей мою склонность к алкоголизму, воровству, игромании и сверх того — наличие у меня опасной для окружающих болезни. Полный бред, конечно…) Вместо этого ты без раздумья доверил совершенно незнакомому человеку значительные суммы. С четырьмя нулями, в североамериканских долларах. А ведь у тебя уже был печальный опыт с гением мультипликации, скрывшимся с авансом. Мне, кстати, не составляло труда найти его (сумел же я узнать, что в России ты в розыске), но это тебя, кажется, мало интересовало. Честно говоря, не верится, что ты способен на преступление, хотя факты говорят об обратном. Скорее всего, ты попросту не хотел топтать сапоги в советской армии и попал в уклонисты.

То, что произошло между нами в начале мая, я имею все основания считать предательством. Ты называл меня своим другом, но это не помешало тебе поступить так, как ты поступил. В начале мая я жил в долг в неоплаченной квартире, письма мои ты игнорировал. Даже если бы нас связывала лишь вертикаль «начальник — подчиненный», у меня были бы все основания иметь к тебе претензии. Тебя совершенно не интересовало, как, не имея за душой ни копейки, я выбрался из Москвы. Ты попросил американский банк перевести деньги с моего счета на твой, — дескать, парень совсем без денег, не может ждать восстановления карточки, я ему сделаю перевод. Полностью я эти деньги не получил до сих пор. Ладно, к черту «о грусти этих дней»… Удачи тебе, Герберт. Я и вправду думал, что ты особенный, я огорчался твоим книгам, безуспешно стараясь найти в них отблески настоящей литературы. Я уберег тебя от слов Сергея Юрьевича Юрского (насколько жестких, настолько и верных), зная, что они тебя больно ранят. Я придумал формулировку «достойный писатель», которую слышали от меня и Сергей Юрьевич (человек с безупречным вкусом и чутьем на фальшь), и Валентин Иосифович Гафт, и Настя, и Вета, и многие–многие другие. Наверное, я был не самым хорошим литагентом, но упрекнуть себя мне не в чем — я старался делать все, что было в моих силах.