Чарльз Буковски - Рассказы

— Джини только что получила первое в жизни пособие, а Ева уже давно на нем сидит! это и празднуем!

портвейна — хоть залейся. я зашел, принял ванну, а потом вышел в одних трусах. мне всегда нравится ногами щегольнуть. у меня — здоровеннейшая, мощнейшая пара ног, что я только видел на мужиках. остальной я много собой не представляю. и вот я сел в своих рваных трусах и задрал ноги на кофейный столик.

— ёбть! поглядите только на эти ноги! — сказала Джини.

— ага, ага, — поддакнула Ева.

Линда улыбнулась. мне нацедили вина.

сами знаете, как оно бывает. мы пили и болтали, болтали и пили. девчонки сгоняли еше за пойлом. еше поболтали. стрелки описывали круг за кругом. вскоре стемнело. я уже пил в одиночестве, не снимая драных трусов. Джини ушла в спальню и вырубилась на кровати. Ева отключилась на кушетке, а Линда — на маленьком кожаном диванчике в коридоре перед ванной. я по–прежнему не мог понять, почему тот мексиканец захлопнул передо мною борт. я был несчастен.

я зашел в спальню и забрался в постель к Джини. крупная она была женщина — и голая. я начал целовать ее груди, впиваясь в них.

— эй, ты чего делаешь?

— делаю? собираюсь тебя выебать!

я вложил палец ей в пизду и подвигал им взад–вперед.

— я тебя сейчас выебу!

— нет! Линда же меня убьет!

— она не узнает!

я влез на нее и МЕДЛЕННО МЕДЛЕННО ТИХОНЬКО так, чтобы не лязгнула ни одна пружина, чтобы ни звука, скользнул им внутрь–наружу внутрь–наружу МЕДЛЕННО-МЕДЛЕННО так, что когда кончал, то думал, что не кончу никогда. лучшая ебля в моей жизни, и когла я подтирался простынями, мне в голову пришла мысль — может быть, человечество столетиями неправильно ебется.

потом я ушел, сел в темноте, еше немного выпил. не помню, сколько я так просидел. но выпил довольно много. потом пошел к Еве. к Еве, что на пособии. эта была жирной, слегка морщинистой, но у нее были очень сексуальные губы, непристойно сексуальные губы просто, аж противно. я начал целовать этот ужасный и прекрасный рот. она совершенно не противилась. раздвинула ноги, и я вошел. свинья она была порядочная — пердела, хрюкала, сопела и елозила подо мной. кончил я не так, как с Джини — долго и трепетно, — а плюх–плюх, и баста. я встал с нее, и не упел еще отойти к своему креслу, как она уже храпела вновь. поразительно — ебется, как дышит — и все ей до лампочки. каждая тетка ебется чуточку по–другому: потому–то мужику и нет покоя, тем они его и ловят.

я сел и еше выпил, размышляя о том, как этот вонючий сукин сын, что бортом командовал, со мною поступил. вежливость не окупается. потом начал думать о пособии по безработице. интересно, можно ли неженатым мужчине и женщине на него записаться? нет, конечно. они должны сдохнуть от голода. а любовь тут — какое–то непристойное слово. но именно это между нами с Линдой и происходит — любовь. поэтому мы и голодаем вместе, пьем вместе, живем вместе. что означает женитьба? женитьба означает освященную ЕБЛЮ, а освященная ЕБЛЯ всегда и в конечном итоге, неизменно становится СКУЧНОЙ, превращается в РАБОТУ. однако именно этого хочет мир: какого–нибудь нищего остолопа, загнанного в капкан и несчастного, да еще и с работой. ну его в жопу, я уж лучше в трущобы перееду, а Линду к Большому Эдди переселю. Большой Эдди — идиот, но, по крайней мере, одежды ей купит, а живот стейками набьет: это гораздо больше того, на что способен я.

Буковски — Слоновья Нога, продрочка общества.

я прикончил пузырь и решил, что мне нужно поспать. завел будильник и влез к Линде. та проснулась и начала об меня тереться.

— ох черт, ох черт! — говорила она. — прямо не знаю, что со мной такое!

— чё такое, малышка? ты не заболела? может, в больницу позвонить?

— ох, да нет же, черт, у меня просто ГОРИТ все! ГОРИТ! У МЕНЯ ГОРИТ ВСЕ!

— что?

— я же сказала, у меня все горит внутри! ТРАХНИ МЕНЯ!

— Линда…

— что? что?

— я так устал, я не спал две ночи, на этот Рабочий Рынок ходил и обратно, 32 квартала по такому пеклу… бесполезно, работы нет. устал, как выебанная срака.

— я тебе ПОМОГУ!

— ты это о чем?

она наполовину сползла с кушетки и начала сосать мне пенис, я застонал от усталости:

— милая, 32 квартала по жаре… я весь выгорел.

она продолжала стараться. у нее был не язык, а наждак, и она знала, как с ним обращаться.

— милая моя, — сказал я ей, — я — социальный ноль! я тебя не заслуживаю! смилуйся, пожалуйста!

как я уже сказал, у нее хорошо получалось. некоторые могут, некоторые — нет. большинство знает просто старомодный отсос. Линда же начала со ствола, с левой стороны, от него перешла к яйцам, затем от них снова к стволу, туда, где волос меньше, изумительно энергично, НИ РАЗУ НЕ ДОТРОНУВШИСЬ ДО САМОЙ ГОЛОВКИ, НИ РАЗУ. в конце концов, она заставила меня стонать так, что потолок качался, и рассказывать всевозможные враки про то, что я ей сделаю, как только окончательно поставлю свою жопу на ноги и перестану богодулить.

затем она кончила и взялась за мою головку, обхватила ртом мой хуй примерно на треть, чуть–чуть сдавила и соснула, по–волчьи так прошлась зубами, и я кончил СНОВА — уже в четвертый раз за эту ночь. меня вывернуло полностью. некоторые тетки знают больше, чем вся медицина.

когда я проснулся, все они уже встали и оделись: выглядели они хорошо — Линда, Джини и Ева. они пихали меня пол одеялом и хохотали:

— эй, Хэнк, мы живого пошли искать! и нам похмелиться нужно! мы булем у Томми — Хай!

— ладно, ладно, до свиданья!

они ушли, виляя жопами в дверях.

все Человечество обречено.

я уже совсем было заснул, как зазвонил внутренний телефон.

— ну?

— мистер Буковски?

— ну?

— я видела этих женшин! они вышли из вашей комнаты!

— откуда вы знаете? у вас в доме 8 этажей, и на каждом — десять–двенадцать комнат.

— я знаю всех своих постояльцев, мистер Буковски! у нас тут все — уважаемые рабочие люди!

— да?

— да, мистер Буковски, я этим домом управляю уже двадцать лет, и никогда, никогда не видела такого безобразия, которое у вас творится! у нас всегда тут уважаемые люди жили, мистер Буковски!

— ага, они такие уважаемые, что каждые две недели какой–нибудь сукин сын влезает на крышу и ныряет вниз головой прямо на цементный козырек вашего подъезда, между этими вашими фальшивыми кактусами в кадушках.

— у вас есть время до полудня, чтобы выехать, мистер Буковски!

— а сейчас сколько?

— восемь часов.

— благодарю вас.

я повесил трубку. нашел алку–зельцер. хлебнул из грязного стакана. потом нашел вина на донышке. раздвинул шторы и выглянул на солнце. мир суров, в этом ничего нового, но трущобные ночлежки я ненавижу. мне нравятся маленькие комнатки, местечки, от которых можно как–то отбиваться. женщина. выпивка. но никакой ежедневной работы. именно это у меня никак не срасталось. я недостаточно умный. я уже подумывал прыгнуть из окна, но никак не мог себя заставить. вместо этого оделся и спустился в Томми — Хай. девчонки ржали за дальним концом стойки с двумя какими–то парнями. бармен Марти меня знал. я отмахнулся от него. денег нет. сел просто так.