Владимир Домашевич - Финская баня

Дочитать он не успел — по коридору шли двое: тот самый дипломат и среднего роста женщина в черной одежде — юбка и пиджак, как у мужчины, только на шее у нее был бордовый длинный шарф, заброшенный одним концом назад. Волосы ее уже отсвечивали сединой, были уложены вокруг головы мягким полукругом, как венком, а лицо имело приятный, но усталый вид.

Когда дипломаты приблизились к дивану, парни встали. Колотай уловил едва заметный тонкий запах парфюмерии, но совсем незнакомый, по–видимому, местный, шведский.

— Кто тут из вас Коллонтай? — спросила женщина и тут же опередила ответ: — Не отвечайте, я скажу сама.

Она осмотрела с ног до головы сначала Юхана, потом Колотая, но не спешила делать вывод, а вернулась еще раз к Юхану, а потом к Колотаю, и твердо сказала, указав на него:

— Это ты, дорогой мой однофамилец, — и подала руку, не по–женски крепко пожала. — Как же ты здесь очутился, дорогой мой земляк? Каким ветром тебя сюда занесло?

Колотай был словно в трансе, боялся, как бы не потерять сознание или не расплакаться, не броситься обнимать эту женщину, которую он уже узнал: это она, дипломатка, бывшая жена военмора Дыбенко, которого…

— Это длинная история, Александра Михайловна, — выдавил из себя Колотай, словно ему кто–то сжал горло.

— Вот вы и расскажете ее нам, — перешла она на «вы». — Но только не здесь. Пойдем в кабинет.

Чувствовалось, что она тоже взволнована вторжением этих двух незнакомых парней, один из которых носит ее фамилию. Когда Колотай назвал ее Александрой Михайловной, она даже вздрогнула, видимо, какие–то ассоциации возникли в ее памяти, что–то откликнулось в душе на ее имя и отчество, которые она здесь, в своем коллективе, слышит часто, а вот чтобы кто–то незнакомый, кто приехал оттуда, из Союза, да назвал ее так, она, видимо, тоже отвыкла, как Колотай отвык от запаха парфюмерии. А может ее удивило, что этот парень знает не только ее фамилию, но даже имя и отчество, значит, он из Коллонтаев, не так ли?

По коридору она шла первой, парни — локоть в локоть — за ней, а дипломат, как окрестил его в мыслях Колотай, замыкал «колонну».

Зашли во вторые двери справа. Это была узкая комнатка–приемная с небольшим столом, за которым сидела молодая секретарь–машинистка и что–то печатала. Справа на двери этой комнатки красовалась блестящая латунная табличка с фамилией хозяйки комнаты или кабинета: «Коллонтай Александра Михайловна», и шрифт был не типографский, а словно от руки, писарский, с закруглениями, удлинениями и завитушками. Как хозяйка, она открыла дверь и жестом пригласила всех троих в кабинет, оставив дверь распахнутой. Здесь стоял большой канцелярский стол — двухтумбовый, из темного дерева, с телефонами и разложенными бумагами и папками, и напротив стояли два стула для посетителей. А сбоку, у окон, закрытых снаружи железной решеткой, стоял второй стол — длинный, для заседаний, покрытый синим сукном. За этим столом можно было посадить человек двадцать или больше, — так подумалось Колотаю.

Дипломатка пригласила их за стол для заседаний с конца от окна, а сама села не в торце стола, как это любят делать начальники, а напротив всех троих мужчин: крайний — дипломат, как прозвал его Колотай, потом он сам, Колотай, и рядом — Юхан. Колотай время от времени поглядывал на Юхана и хотел прочитать на его лице хоть толику тех чувств, которые сегодня, сейчас, бушевали в его груди, но Юхан казался слишком спокойным, можно было подумать, что ему немного скучно в этой новой для него компании и в таком необычном месте, как советское посольство. И если внешне он выглядел спокойным и даже безразличным, то в голове у него, наверняка, роились тревожные мысли: а что, если их здесь арестуют и отправят неизвестно куда? Это — Колотая, а его могут, в лучшем случае, сделать заложником, чтобы потом обменять на какого–нибудь советского пленного высокого ранга, которые, хоть и редко, но попадали в плен финнам.

— Ну вот, теперь расскажи, мой однофамилец, как ты сюда попал, — обратилась к Колотаю дипломатка.

Колотай посмотрел на Юхана, чтобы заразиться его выдержкой и спокойствием, но волнение не проходило, руки стали потными, дрожали.

— Если коротко, то меня мобилизовали в конце прошлого года, взяли с третьего курса Минского института физкультуры. Нас, таких как я, немного научили стрелять и отправили в Финляндию. Война уже шла. В начале наша часть имела успех, а потом пошли неудачи. Пехотный полк попал в окружение, наша лыжная бригада пошла его выручать, но сама попала в ловушку… Нас почти всех перебили… Живые попали в плен, я тоже…

Колотай чувствовал себя, как на экзамене: лоб покрылся испариной, язык спотыкался на ровном месте. Он сделал короткую передышку, которую тут же использовала хозяйка: попросила секретаршу принести чай.

Колотай стал рассказывать дальше: как попал в плен, как его потом забрал к себе финн Якоб Хапайнен, как они вместе с сыном Хапайнена Юханом — «вот он перед вами», — объяснил Колотай и этим вогнал в краску спокойного Юхана, хотя тот, возможно, и не все понимал, что говорит Колотай, — они вместе стали тренироваться, ходить на лыжах, чтобы потом махнуть за границу, в Швецию. Старался говорить коротко, но получалось долго, как–то путано.

Коллонтай иногда вставляла вопрос, он отходил от главной линии, сворачивал, потом снова возвращался.

— Страшно ли на войне? — спросила у него дипломатка.

— Страшно, особенно в начале, — ответил он. — Но если сразу не убило, то думаешь, что и потом не убьют. К этому как–то привыкаешь и тянешь свою лямку дальше.

Секретарша принесла чай на подносе, кусковой сахар и пряники в блюдце. Они пили, разговаривали, даже спорили. Хозяйка говорила с Юханом по–шведски. Оказывается, она здесь давно работает и знает язык в совершенстве.

После чая она захотела посмотреть их документы. Юхан показал свой финский паспорт, справку на имя отца как хозяина–собственника пленного Колотая. Просмотрев все, она тяжело вздохнула и сказала словно сама себе:

— Трудно во все это поверить. Но что поделать? Надеюсь на вашу совесть. — И Колотаю: — А куда девалась буква «н» в твоей фамилии? Или ее вообще не было?

Колотай не захотел ее разочаровывать и сказал дипломатично — недаром оказался среди дипломатов:

— Видно, когда–то она и была, а потом писарь сделал ошибку — и пошло без «н». Это наша белорусская фамилия, она у нас встречается довольно часто.

— Может и так, — задумчиво согласилась дипломатка. — Мои корни где–то у вас в Беларуси… Я там была в Могилеве в войну, мой отец служил в ставке Верховного командования при Николае II. Это было страшное время… И по–своему интересное… Но погибло много людей. Теперь начинается что–то похожее… Результаты тяжело предвидеть… Но вернемся к нашей встрече. Я рада, что увидела своего земляка, рада буду помочь ему вернуться на Родину, хотя не знаю, как его там встретят… Будем надеяться на лучшее…