Вадим Тарасенко - Спасите наши души

А между тем над головами вдохновенно плыло: «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною…» (16) . «А мы с Сережей услышали Его? Услышали! И Сергей должен опубликовать то, что напечатал принтер. Может, именно для этого Он его и избрал», — Инна во все глаза смотрела на своего любимого мужчину.

«Побеждающему дам сесть со мною на престоле Моем, как и я победил и сел с Отцом моим на престоле Его. Имеющий ухо да слышит, что Дух говорит церквам» (14) , — неслось в Небеса. «А мы с Сережкой кто — побеждающие или нет. И где мы будем, в конце концов — ох, наверное, уж не на престоле», — девушка не спеша, удалялась от церкви, удалялась от любимого, удалялась от Бога… — не буду впутывать Сергея в эти свои дела. Я и так его запутала между Богом и собой. Бог мне тогда помог, может и сейчас поможет».

Инна в этот день проснулась поздно. Посмотрела на часы — полдесятого. Она сладко потянулась в постели и встала. Посмотрела в окно — серое неуютное утро раскинулось за ним. Моросил легкий дождь. «Интересно, почему вид падающих капель дождя и мечущихся языков пламени костра всегда навевает на человека грустно–философское настроение и так гипнотически притягивает его взгляд? Наверное, в это время, вся его человечья сущность напоминает его грешной душе и о падении Адама, и о всемирном потопе и о геенне огненной — как наказаний за грехи людские. А грешен же человек, ох как грешен», — Инна про себя грустно улыбнулась и отвернулась от окна. «Сегодня вечером он придет», — мысль, даже скорее не мысль, а теплое чувство всплыло откуда–то изнутри. И сразу улучшило настроение девушки. Она снова сладко потянулась: «Ох, быстрей бы этот самый вечер наступил». Девушка накинула халат и отправилась в ванную комнату.

Зубная паста зеленой жирной гусеницей легла на щетку. «Интересно, когда девушка берет в рот банан, мужчины от этого зрелища балдеют, а когда сует туда же щетку — в лучшем случае равнодушны. А впрочем, все правильно, все по старику Фрейду. Девушка, с бананом во рту похожа на девушку с…, ну понятно с чем, а девушка со щеткой напоминает им дикого, небритого джигита с кинжалом во рту. А мужики, слава Богу, в большинстве своем не гомосексуалисты». Щетка последний раз прошлась по зубам, чистка зубов закончилась. Закончился и психоанализ по Фрейду. Мытье лица и шеи в холодной воде (горячая вода в доме была такой же редкой гостьей, как и султан в покоях нелюбимых жен) подвигла девушка на следующий внутренний монолог. «Вот попробуй придерживаться привычки западноевропейцев — принимать душ утром и вечером. Господи, ну почему у нас все так — живем как свиньи, питаемся как свиньи и сами грязные как свиньи. Неожиданно девушка увидела в углу ванной полки. За старым, пустым флаконом из–под шампуня, Гришкин бритвенный станок. И вмиг всплыло перед глазами — она и Гришка, тут в ванне… " И как свиньи, любим выкачаться в грязи», — про себя добавила Инна.

Умывшись, причесавшись, девушка собралась на базар — в холодильнике шаром покати. На базар Инна ходить любила. Ей приносило своеобразное удовольствие эта толчея и гомон людей, эти заваленные ряды с разноцветными и яркими овощами и фруктами. Она ощущала какой–то внутренний трепет и легкое возбуждение при виде здорового, сильного мужика, с закатанными по локоть рукавами и рубящего топором мертвую плоть, а потом бросающего отрубленные, влажно шлепающиеся на прилавок, куски мяса. Ей нравилось спрашивать цену товара, делая при этом равнодушное, даже чуть недовольное лицо. И смотреть, как продавец старается уговорить ее купить товар, напряженно улыбается и заглядывает ей в глаза. Приятно, черт возьми, хоть в мелочи, но почувствовать себя хозяином положения. И даже банальное кавказско–национальное: «Дэвушка, какой красавица. Дэвушка, купы мандарын. Почти даром отдам», доставляло ей чувство, чем–то сходное с тем сладостно–мстительным чувством, которое испытывает благополучная независимая женщина при виде опустившегося мужчины–неудачника. А то, что она проходит так дразняще–близко от этих детей гор — такая гордая, красивая и главное — недоступная для них, делало это чувство сильнее вдвойне.

Девушка посмотрела на термометр за окном — привычный, слякотно–промозглый ноль. «Надену спортивный костюм, сверху курточку и быстрым шагом на базар. Утренняя ходьба полезна для здоровья». От Инниного дома до базара было минут двадцать пешком.

Обход базара девушка начала с молочных рядов. Горы творога, бидоны и банки со сметанной и сливками радовали глаза. Инна подошла к тетке, Эверестом возвышающейся над Монбланом своего творога от буренки. И сама она походила на эту буренку — толстая, с крашенными каштановыми волосами, с круглым добродушным лицом, на котором печально смотрели на мир большие карие глаза.

— Почем Ваш творог? — Инна начала играть роль пресыщенного, недовольного покупателя.

— Четыре, — и ласково посмотрела на девушку, — ты попробуй, дочка, творог — прямо тает во рту.

Инна двумя пальчиками взяла кусочек творога и положила себе в рот. Творог был действительно хорош. Но какая прилична пьеса длится один акт — ни насладишься, ни игрой актеров, да и закрученный сюжет не создашь. Словом Инна отправилась дальше дегустировать твороженную продукцию. Пройдя по всем рядам и наевшись до отвала «дочка», «доченька», «девушка» и даже «тетенька» (так посмел ее назвать двенадцатилетний отрок, торговавший на пару с матерью. Хам!), вернулась к печальной тетке–буренке.

— Действительно, лучше Вашего творога не найти.

— А я что говорила?

Купив творога, девушка направилась к мясным прилавкам.

Куски ляжек, грудинок, боков и прочих частей тела свиней и коров серо–красным ковром устилали прилавки. Возле них кружились, приценивались, торговались, а то и просто околачивались люди. Вот субтильная девушка, которая если и сможет свернуть кому–нибудь шею, то только цыпленку–доходяге и то с огромным риском заработать себе нервное расстройство, прищурив глаза и, прикусив губы, смело тыкала в грудинку, когда–то принадлежавшей трехсот пятидесяти килограммовой свинье. Закончив процесс тыканья, наш тореадорша, напрягая все свои силенки, дотащила полуторакилограммовый кусок мяса до весов. Продавец — ражий мужик, лет тридцати, с густыми черными усами, поколдовав с гирями, и потыкав пальцем в калькулятор, выдал девушке ответ:

— Восемнадцать гривен.

Та, тяжко вздохнув всеми своими человечьими килограммами, отсчитала деньги и к своим незначительным сорока восьми килограммам (включая одежду и сумочку) добавила полтора килограмма свинины.

Вот в метре от нее, к другому продавцу, словно большой противолодочный корабль (БПК) приблизилась кремезная тетя. Ткнув указательным пальцем, напоминавшим сосиску, в кусок мяса БПК пророкотал: