Роман Солнцев - Минус Лавриков. Книга блаженного созерцания

Не это главное. Главное — как быть дальше?

Основную часть утраченной суммы он занял под залог квартиры у Вячеслава Каргаполова, старого знакомого, который еще лет пятнадцать назад, в студенческие времена, предлагал свою любовь Татьяне, жене Лаврикова. Наверное, уж из квартиры ее не выгонит. А Миня заработает, отдаст.

Только вот беда — паспорт дома. А куда без паспорта? А появиться сейчас там невозможно. Какое же ты чудо в перьях, скажет жена. Какой же ты рассеянный с улицы Бассейной, хихикнет дочь.

Почему ему так в жизни не везет? А когда ему везло? Он когда и родился–то, рассказывала акушер тетя Зина, не шибко хотел на свет божий вылезать — ножкой дрыгал… Спасибо покойному отцу: научил смеяться, когда больно. Отец работал в механической мастерской при совхозе, клал, бывало, при маленьком сыне рыжую от курева и огня ладонь на наковальню и, отвернувшись, ловко прострачивал острым кончиком молотка между пальцами.

— А если промахнешься, надо хохотать. Попробуй!

Миня сразу же влепил по пальцу и захныкал.

— Еще раз! — закричал отец, шевеля, как таракан, усищами.

Миня попробовал еще раз, попал по ногтю. Ноготь к вечеру посинел, но Миня на расспросы матери соврал, что на палец с полки выпал том Пушкина (у них дома имелась книга Пушкина размером с полпатефона). И не раз, и не два приходил потом сынишка к отцу и научился бить меж пальцев, не глядя, и надрывно смеяться, смаргивая слезы, когда попадал по живому…

Может быть, поэтому он позже, во взрослой жизни, будет смеяться по любому поводу. А скорее всего — у Мини легкий характер, это от матери. Она, что бы ни случилось, говорила: «Ну, мы живы? Руки–ноги целы? Уши на месте? Дом наш не сгорел? И слава богу!» Бедная мама, Царство ей Небесное!.. Заболела энцефалитом и истаяла за месяц, когда Минька в десятом классе учился…

«А я жив. И уши на месте. Только куда мне теперь идти?»

Он остановился. Каждую секунду Миню с левой стороны обдавало жаркой бензиновой вонью проносящихся в город машин. Тьфу! Миня повернулся и пошел в обратную сторону.

С самого детства он не знал никогда доподлинно, куда бы хотел пойти и кем желал бы стать. Учился легко, увлекался то физикой (смастерил, например, детекторный приемник), то химией (устраивал маленькие взрывы в овраге за церковью, настрогав спичечных головок в порох из ружейного патрона, — слямзил у отца…), то к старшим классам в стихи влюбился, в высокие слова, и читал их нараспев девочкам на улице, пока над ним красавица Ксения из его класса не посмеялась:

— У тебя своих слов нет? Ты не мужчина? Сю–сю сю–сю. Любить хосю.

В ответ на этот вызов Миня примкнул к пацанам на полустанке, и к осени уже знал сто матерных анекдотов и десятка два ужасных песен, где даже не обязательно все слова произносить — некоторые угадываются в рифму.

А другая девочка, Эмма, они сидели рядом за партой, его устыдила. Она мягко сказала:

— Мне, конечно, все равно, но жаль: ты, Лавриков, замаран. С тобой ни одна интеллигентная компания знаться не будет. А ведь из приличной семьи. Хорошо картавишь. Мама библиотекарь, папа почти инженер. Это дорогого стоит.

В ответ на сии слова Миня замкнулся, стал таинственно молчалив, чем долго вызывал интерес и той, и этой стороны, но надо же было когда–то и рот открыть, и что–то сказать. Но что?..

И он ударился в изучение немецкого языка. Собственно, немецкому и так учили в школе, язык казался безумно скучным, но Миня мог теперь продекламировать с умным видом длиннющие тексты, почти не понимая их смысла, — просто память у него всегда была отменная.

Закончив школу, хотел поступить на геологию, но отец напомнил про энцефалитных клещей в тайге (мол, хватит с нас и мамы…), и друзья потащили Миню в политехнический. Он, улыбаясь, здоровался буквально со всеми, и его сразу избрали комсоргом. Лавриков был послан на факультет иностранных языков университета крепить дружбу между комсомольскими организациями по поводу предстоящего новогоднего концерта и там встретил Татьяну Крымову, свободно говорившую по–английски, и, влюбившись в нее, Миня срочно перевелся из немецкой группы и стал учить английский.

О том, что он влюблен в нее, она не знала долго. А если и догадывалась, то кто такой Миня Лавриков из политехнического? Низенький Миня Лавриков, вечно смеется, показывая десны и преданно глядя в лицо Татьяне, а у самого глаза мокро–синие от печали, как у деревенского дурачка.

Красавица Татьяна… до Мини ли ей было?! Хоть он иногда и пытался делать при ней сосредоточенный, очень умный вид, хоть и умолял товарищей своих называть его в компании с ней Мишелем или хотя бы Мишкой, но детская кличка непонятно как перескочила из родной деревни в город, а сам он оставался для Татьяны не более чем знакомым, правда, вызывающим у нее при каждой встрече улыбку. А вот с представителем юрфака, рослым красавцем Вячеславом Каргаполовым, у которого ярко–желтые, как и у Татьяны, волосы, она вела КВН и другие развлекательные вечера в университете. Эта золотоволосая пара была как бы лицом университета. Они говорили со сцены по очереди в микрофон, громко и чисто, как заправские актеры, они танцевали только вдвоем, ходили только вдвоем, и было понятно, что красавец, выше Мини на голову, не упустит Татьяну…

Ну и что с того, что она вышла замуж за Миню? Ну вышла и вышла. Может быть, у них с Вячеславом случилась размолвка. Вряд ли она Миню полюбила всерьез. Может быть, просто пожалела, как мать маленького. Или его сказки ей однажды понравились? Миня может, не сходя с места, сказку придумать хоть про эту паутинку, что летит над дорогой, блестя и потягиваясь, как расколдованная царевна после многолетнего сна… или про этот скукожившийся на асфальте желтый древесный листок, похожий на фотопортрет тигренка, потерявшего родителей… Но кто же не умеет сказки сочинять? Вон их сколько, и куда лучше, на книжных полках в библиотеках!..

В глубине души он никогда и не верил, что Татьяна любит его. Однажды даже на свидание не пошел, уже перед самым загсом — выпил крепкого портвейна «777» с дружками в общежитии, лег на койку и лежал, зажмурив глаза, — стал, как всегда в таком состоянии, недоверчив и обижен на весь мир.

Она сама отыскала его в тот вечер. Она испугалась, что с ним что–то случилось.

Пришлось выдумывать какую–то ерунду… Поверила ли? Она умная.

Приходя в гости к физикам, в их клуб «Кинопротон», Татьяна сразу с экрана, вслух, переводила на русский недублированные фильмы, привезенные кем–то с Запада. Остроумно обходила сексуальные сцены. Ее все обожали. И вот, почему–то отказала Вячику — большому мальчику, Вячику — пончику золотоволосому, а вышла замуж за Миню–разиню. Нет, она все–таки чувствовала: Миня тихо и беззаветно любит ее с первой встречи… это когда в Новый год на них обрушилось белоснежное конфетти и он сказал: «Мы — негативы рыжих…»