Алла Калинина - Как ты ко мне добра…

На следующий день явилась Зоя в институт. В приемной профессора сидела целая толпа, но профессор вышел и сразу спросил;

— Кто здесь от доктора Елисеева?

И Зоя вошла в кабинет первой. Профессор ей тоже не понравился, был он молодой и губошлепистый, а к тому же не очень-то внимательный, ни смотреть ее, ни слушать ее объяснений не стал, задал пару пустых вопросов и записал что-то на календаре, ради этого и ехать не стоило, можно было позвонить по телефону, зря она только отпрашивалась с работы. Вот ведь люди, до чего не умеют организовать самую простую вещь, а тоже ведь профессор! Но ничего этого она ему, конечно, не сказала, сидела как паинька, сложив руки на коленях, пока он вел какие-то непонятные переговоры по телефону о том, кого куда переложить и где освободить место. Наконец он оторвался в очередной раз от телефона, сказал:

— Значит, так. Завтра к девяти с паспортом и вещами. Обратитесь внизу в девятую комнату, к старшей сестре. Да, не забудьте еще взять направление в поликлинике, без него мы не имеем права класть. Все, вы свободны.

— Класть? — удивилась Зоя. — Это что — мне надо ложиться?

— Ну конечно, обследуем вас, попробуем полечить, возьмем под наблюдение…

— А сколько же это может занять времени, я имею в виду — больница?

— Трудно сказать. Недели две-три. Может быть, и больше…

Вот так номер получился у нее — больница! Ну, на работе еще ладно, как-нибудь она отбрешется, но дома! Что она скажет Аркадию? Как объяснит свое отсутствие? И главное, все надо решать с лёта, сегодня же, а Аркадий как раз дома, сменился после рейса. Сочинить какую-нибудь командировку? Больше все равно ничего ей не придумать. И, придя домой, стала она напропалую нести какую-то чепуху про передачу опыта и поездку по Свердловской области. И Аркадий все это проглотил как миленький, советовал одеться потеплее, поглядывал на нее печально, жалел расставаться. Ну что за парень, и откуда он взялся такой на ее счастье?

Но и больница ничего не решила в Зоиной жизни. Перед выпиской врачи сказали, что лечиться надо долго, может быть, годы и годы, и летом обязательно надо съездить в специальный санаторий, попробовать грязи, но путевок у них нет, и об этом Зоя должна позаботиться сама. Это-то объяснение было совсем лишнее, давным-давно знала Зоя: чего сам для себя не сделаешь, того не сделает для тебя никто. Но все-таки больницей она была довольна, хоть начало было положено делу, а еще, пообщавшись с бывалым народом, очень много узнала она для себя полезного, в частности и о том, как дурачить голову мужу, в этой проблеме оказалась она здесь не одинока, и это тоже утешало. Словом, вернулась она домой обнадеженная, повеселевшая, с нетерпением ждала Аркадия из рейса, соскучилась.

Но Аркадий вернулся не в духе, дулся, отмалчивался, уткнувшись в телевизор.

— Ты чего это как в воду опущенный? — осторожно спросила Зоя.

— А ты не догадываешься? — Он помолчал. — Вот что, Зайчик мой дорогой, давай-ка мы с тобой договоримся сразу, раз и навсегда: будешь врать — уйду к чертовой матери! Я этого не терплю. Ну, сказала бы мне честно, что такая у нас беда, что бы я — не понял? Обидно, конечно, жуть как обидно! Но что тут поделаешь? Лечись, лечись изо всех сил! Но врать мне не смей, слышишь? Эх, выпить у нас есть что-нибудь? Убила ты меня, Зойка!

А Зоя молчала, глотая слезы, страх ее сковал, такой страх! Ну что за несклепистый она человек, что за судьба у нее сволочная! Все не как у людей. Значит, все-таки позвонил он на работу, беспокоился о ней. Но ведь она хотела сделать для него, в чем же она виновата? Потихоньку подсела она к нему на ручку кресла, приткнулась плечом.

— Ну ладно, чего там, было и прошло. Обещали пеня вылечить. И не думай ты, ничего такого плохого у меня не было, просто до сих пор ни от кого не хотела детей, не любила я никого, понимаешь? Ты — первый! Ну!

— Я сказал — выпить! И поживее!

Зоя подскочила как ужаленная. Захлопала дверцами буфета, зазвенела рюмками. Они выпили вместе, без закуски, сидели обнявшись, молча, вдвоем в одном кресле, думали неизвестно о чем. Перед ними на сером экране по исчерченному ледяному загону метались хоккеисты, а они не понимали, кто — кто и где чьи ворота.

Вот и миновала эта первая их ссора, хоть тяжело, но проскочила. Что-то будет впереди? Удержатся ли они друг за друга или однажды разнесет их по сторонам?

Ничего этого они не знали, да и не могли знать. Жизни их были уже давно сделаны, и мало что могли они теперь изменить, остальное было уже от бога, и им оставалось только ждать, что преподнесет им судьба.

Сергею Степановичу исполнилось семьдесят. Мама была вся в хлопотах, шила себе новое длинное платье, ездила в ресторан согласовывать меню, волновалась за Сергея Степановича, чтобы торжества не подействовали на него слишком сильно и он бы не заболел от радостных переживаний. На ученом совете его славословили, называли одним из старых могикан, хирургическим энциклопедистом, столпом. Наносили огромную груду тяжелых поздравительных папок, в которых разной тушью и разными шрифтами написано было много прекрасных слов в стихах и прозе; поликлинику, где он теперь работал, всю завалили цветами, все пили шампанское, и когда они с Юлией Сергеевной, растроганные и счастливые, уезжали домой на такси, машина тоже вся была доверху набита цветами и подарками.

— Видишь, видишь — воздают! — гремел Сергей Степанович. — Все-таки ценит народ! Потому что я верой и правдой…

Лиза была у мамы, с часу на час ждали Ирину с семейством, в доме у Юлии Сергеевны все сияло, она расставляла цветы в вазы, розы к розам, гвоздики к гвоздикам, было даже несколько орхидей от одной больной, удачно соперированной когда-то Сергеем Степановичем, но больше всего было хризантем, огромных, желтых, рассыпающихся по сторонам тонкими перистыми лепестками, и темно-золотых, тугих и плотных, и волнистых белых, их поставили в банки прямо на пол, и комната от них волшебно преобразилась, стала незнакомой, наполнилась горьким прохладным запахом, радостным предчувствием близкой зимы.

Уже темнело за окнами, но свет не хотелось зажигать. Мама волновалась, почему запаздывает Ира, то и дело отрывалась от увлекательного чтения поздравлений, чтобы прислушаться, не звонят ли у двери. Сергей Степанович был в новом коричневом стеганом халате, подаренном ему сегодня Юлией Сергеевной. Взволнованный и счастливый, он кружил по квартире, заговаривал с Лизой.

— Вот ты, дочка, всегда на меня обижаешься, а я ведь прав! Думаешь, я все это не заслужил? Думаешь, просто так? Нет, все правильно, все своим горбом заработано. И — признали. А другие… кто ушел в безвестность, — значит, были к тому свои причины, были, не нам судить. Дыма без огня не бывает. А ты меня слушай, я зря не скажу, я же к тебе как родной отец. Боюсь я за тебя. Ну дай поцелую…