Ясмина Хадра - Это как день посреди ночи

Дядя отложил перо и задумчиво посмотрел на меня:

– Тебя что-то мучает, мой мальчик?

– Что вы имеете в виду?

– Жермена считает, что у тебя неприятности.

– Да нет, все в порядке. Разве я на что-нибудь жалуюсь?

– Человеку, полагающему, что проблемы, с которыми он столкнулся, касаются только его, и не нужно жаловаться… Знай, Юнес, ты не один. И беспокоить меня тоже не бойся. Я дорожу тобой больше всего на свете. Ты все, что у меня осталось в этой жизни… В твоем возрасте у молодых людей часто возникают проблемы, да еще какие. Ты ищешь спутницу, чтобы разделить с нею судьбу, думаешь о собственном доме и стремишься как-то обустроить свою жизнь. Это нормально. Каждая птичка рано или поздно желает взлететь на своих собственных крыльях.

– Жермена говорит всякую ерунду.

– И что в этом плохого? Ты же знаешь, как она тебя любит. Все ее молитвы только о тебе. Поэтому не скрывай от нее ничего. Если тебе нужны деньги или, может быть, что-то еще, мы в твоем полном распоряжении.

– Ни на секунду в этом не сомневаюсь.

– Ну вот, ты меня успокоил.

Перед тем как отпустить меня, дядя нацарапал что-то на клочке бумаги и протянул его мне:

– Будь так добр, сходи в магазин и принести мне эту книгу.

– Конечно. Уже бегу.

Я сунул бумажку в карман и вышел на улицу, спрашивая себя, что могло навести Жермену на мысль о возникших у меня проблемах.

Жара последних недель немного спала. В измочаленном зноем небе огромное облако пряло полотно, и прялкой ему было солнце. Его тень скользила по виноградникам Летучим голландцем. Старики стали потихоньку выходить из домов, радуясь, что пережили волну жары. Сидя прямо у порога на табуретах в шортах и майках, они потягивали анисовку, низко надвинув на багровые лица широкополые шляпы. Близился вечер, ветерок с берега окутывал прохладой все, вплоть до человеческого настроения… С дядиной бумажкой в кармане я отправился в книжный магазин с витринами, которые были до отказа забиты книгами и украшены наивной живописью в исполнении местных художников. И каково же было мое удивление, когда, толкнув дверь, я увидел за прилавком Эмили.

– Здравствуйте, – сказала она, тоже застигнутая врасплох.

Несколько мгновений я никак не мог вспомнить, зачем сюда явился. Сердце в груди билось с такой же силой, с какой сумасшедший кузнец лупит по наковальне.

– Мадам Ламбер приболела и попросила меня ее подменить, – объяснила девушка.

Ухватить бумажку и вытащить ее из кармана моя рука с первого раза не смогла.

– Я могу вам помочь?

Не в состоянии вымолвить ни слова, я лишь молча протянул ей клочок бумаги.

– «Чума», Альбер Камю, издательство «Галлимар»…

Она кивнула и поспешно укрылась за полками, наверняка чтобы привести в порядок эмоции. Я, в свою очередь, воспользовался этим, дабы перевести дух. Я слышал, как она подвинула приставную лестницу и стала искать, без конца повторяя: «Камю… Камю…» Затем спустилась, прошлась между рядов книг и, наконец, воскликнула:

– Ага! Вот она…

Когда Эмили вернулась, ее огромные глаза, казалось, могли вместить в себя полмира.

– Стояла у меня перед самым носом, – добавила она, смущаясь все больше и больше.

Когда я брал книгу, мои пальцы коснулись ее руки. Я ощутил тот же разряд молнии, который коротким замыканием поразил меня в ресторане в Оране, когда ее ладонь задержалась на моем бедре под столом. Мы переглянулись, будто чтобы убедиться, что оказались под влиянием одних и тех же стихий. Эмили залилась краской. Полагаю, в тот момент она лишь была моим точным отражением.

– Как поживает ваш дядя? – спросила она, желая преодолеть неловкость.

Я не понимал, что означал ее вопрос.

– В тот вечер у вас был такой озабоченный вид…

– Ах!.. Да-да, ему уже лучше.

– Надеюсь, ничего страшного.

– Да, все обошлось.

– После вашего ухода я очень волновалась.

– Приступ оказался не опасный, но мы здорово испугались.

– Я переживала за вас, месье Жонас. Вы так побледнели.

– Да-да! Знаете, я…

Румянец со щек сошел. Она справилась с замешательством, ее взгляд вонзился в мои глаза, стремясь намертво привязать их к себе и больше никогда не отпускать.

– Мне очень не хотелось, чтобы вас тогда вызвали домой этим звонком. Я только-только начала к вам привыкать. Вы в тот вечер обронили лишь пару фраз.

– Я человек робкий.

– Я тоже. Со временем это начинает вселять страх и к тому же нередко ставит нас в нелегкое положение… Когда вы ушли, я заскучала.

– Но ведь Симона посетил приступ вдохновения.

– Мне так не показалось…

Ее ладонь соскользнула с книги и несмело коснулась моего запястья. Я тут же отдернул руку.

– Чего вы боитесь, месье Жонас?

Какой у нее голос! Избавившись от дрожи, он стал тверже, в нем появились заимствованные у матери сила и властность.

Она вновь взяла меня за руку, которую я на этот раз вырывать не стал.

– Я давно хочу с вами поговорить, месье Жонас. Но вы ускользаете от меня, как мираж… Почему вы меня избегаете?

– Я вас не избегаю…

– Неправда… Есть вещи, по которым можно распознать даже малейшее притворство. Лучше не скрывать своих помыслов, они все равно заявят о себе помимо нашей воли… Я была бы очень рада, если бы вы уделили мне несколько минут. Уверена, что у нас очень много общего, вам так не кажется?

– Э-э-э…

– Если хотите, мы могли бы договориться о встрече.

– Дело в том, что в последнее время у меня слишком много работы.

– Причем мне хотелось бы поговорить с вами наедине.

– О чем?

– Давайте обсудим это не здесь и не сейчас… Я была бы очень признательна, если бы вы зашли ко мне. Наш дом стоит на тропе Отшельников… Много времени я у вас не отниму, обещаю.

– Хорошо, но… не понимаю, о чем мы с вами можем говорить. Да и потом, Жан-Кристоф…

– Что Жан-Кристоф?

– Мы живем в небольшом городке, мадемуазель. Люди здесь болтливые, и Жан-Кристофу может не понравиться, что…

– Что же ему может не понравиться? Мы не делаем ничего плохого. Да и потом, это его не касается. Для меня он просто друг, между нами нет ничего особенного.

– Прошу вас, не говорите так. Жан-Кристоф от вас без ума.

– Жан-Кристоф замечательный парень, и я его очень люблю… но не настолько, чтобы прожить с ним всю жизнь.

Слова Эмили меня ошеломили.

Ее глаза блеснули, как кривая турецкая сабля.

– Не смотрите на меня так, месье Жонас. Это чистая правда, между нами действительно ничего нет.

– Но в городке все считают вас женихом и невестой.

– Напрасно… Мы с Жан-Кристофом друзья, не более того. Мое сердце принадлежит другому, – уточнила Эмили, нежно прижимая мою руку к своей груди.

– Браво!

Этот возглас подействовал на нас, как взрыв бомбы. Мы с Эмили окаменели – в дверном проеме с букетом цветов в руках стоял Жан-Кристоф. Ненависть, потоком лавы хлынувшая из его глаз, меня буквально испепеляла. Озлобленный, испытывающий в душе отвращение и не верящий своим глазам, он покачивался на пороге книжного магазина, заживо погребенный под рухнувшим на его голову небом. Искаженные яростью черты лица и дрожащие губы выдавали безграничное возмущение.