Зденек Плугарж - Если покинешь меня

Вацлав и Гонзик медленно шли мимо кухни. Мусороуборочная автомашина уже приняла в свою утробу мусор из жестяных баков лагеря, шофер отлучился в кабачок выпить пива, а второй член бригады исчез в канцелярии.

— Ах, черт его возьми! Еще один бак! — воскликнул с досадой третий мужчина в дешевеньких очках, поднятых на лоб. — Вы мне не поможете, ребята? — и мусорщик почесал свой седеющий ежик.

Прихрамывая, он подкатил ближе наполненный отбросами бак, и ребята помогли ему приподнять и поставить бак на подъемник. Мусорщик взялся за рычаг, бак опрокинулся, отдав свое содержимое машине. Гонзик, наблюдая эту операцию, как-то неловко взмахнул рукой, чтобы почесать за ухом, и невзначай сбил свои очки.

— Осторожно!

Поздно: тяжелый ботинок рабочего наступил на очки Гонзика.

— Ах, боже мой, — огорченный мусорщик нагнулся и с виноватым видом поднял поломанную оправу. — Хорошо, что стекла целы, — сказал рабочий и задумчиво провел рукой по кожаному фартуку. — Вот тебе и досталось. «За доброту получай нищету», — говорит старая пословица. Да ты не огорчайся, парень, я отдам твои очки в починку. Вот выгрузим на свалке это дерьмо и поедем прямо в город. Послезавтра будут готовы. Можешь ко мне прийти? Ведь все равно околачиваешься тут без дела.

Гонзик с трудом понимал немецкую речь; щурясь близорукими глазами, он уставился в лицо рабочего. В глубокие и резкие складки около губ мусорщика въелась черная пыль.

— Меня зовут Франц Губер. Адрес: Гостенхоф, Насзауэргассе, 73. Запомни хорошенько, а лучше запиши. И мне напиши свою фамилию. — Он положил сломанные очки в нагрудный карман, отряхнул руки и, припадая на ногу, медленно пошел в кабачок.

Молодые люди поплелись дальше. Между бараками они увидели американскую автомашину в окружении толпы зевак. Шофер раздавал сигареты, а последнюю закурил сам. Гонзик вернулся от толпы с новостью.

— Какая-то докторша, делегатка Совета, ходит по баракам и знакомится с их санитарным состоянием. Может быть, из этого что-нибудь выйдет…

Вацлав сунул в карманы руки и усмехнулся уголками рта. Как, однако, легковерны люди в эмиграции. Такому вот Гонзику достаточно слабой искорки, чтобы у него снова воспламенился огонек веры!

И у Вацлава, впервые за все время пребывания в эмиграции, возникло ощущение: Гонзик, этот простачок, который всюду следовал за ним как тень, видя в нем единственное спасение, этот Гонзик теперь перерастает его, Вацлава.

Его прирожденный оптимизм, вера в лучшие времена, большая физическая и душевная сопротивляемость — драгоценные качества, рука об руку с которыми идет и его счастье.

Они вернулись в комнату. Не хочется читать, не хочется говорить, не хочется думать — он ждет. «Эмиграция — это ожидание», — сказал однажды папаша Кодл. Это единственное из всего, что он говорил, оказалось правдой.

— Гонза, я поеду в Париж.

Гонзик даже рот приоткрыл.

— У тебя же нет паспорта.

— Ты одолжишь мне свой… Колчава вделает в него мою фотографию и поставит печать. Колчава за деньги сделает все, что угодно. Ты обязан пойти на это, Гонза. В Париже — резиденция Областного Совета. Я не уйду там из канцелярии, пока они для нас чего-нибудь не сделают Я убежден, что во Франции скорее найдется работа… и для тебя и для Капитана. Не бойся, я не убегу с паспортом — вернусь при всех обстоятельствах, я сумею возвратиться через границу, будь уверен.

Гонзик, не дыша, широко раскрытыми глазами смотрел на Вацлава.

— Ты думаешь: «А почему бы не поехать мне самому?» Но ты не знаешь французского языка, а я знаю. Речь идет о моем дальнейшем образовании, этого ты для меня добиться не сможешь. Это мой последний шанс, Гонза, на карту поставлено все наше будущее. Если ничего не даст и этот шаг, то…

Докторша вошла в полупустую одиннадцатую комнату. Папаша Кодл с Медвидеком — за ней. Только Вацлав и Гонзик были здесь, да покашливающая под одеялом Мария с любовным романом в руке и ее мамаша, сидевшая, как изваяние, и смотревшая в одну точку. Летнее солнышко, как магнит, вытянуло из барака всех остальных обитателей.

— Как ваше здоровье, ребята? — спросила врач. У нее были гладкие черные волосы, выразительный орлиный нос, смуглая загоревшая кожа. Июнь в этом году теплый, Вацлав еще в начале мая видел первых купальщиков на озерах Дутцентайх.

— Вон там лежит пациентка, — кивнул Вацлав в угол у дверей. — У этой девушки tbc ulcero cavernosa, — он почувствовал легкое удовлетворение от ее удивленного жеста.

— Вы врач?

— Студент-медик. Меня исключили из университета. Сделайте что-нибудь для меня.

Она спрятала холеные руки в карманы куртки из желтой замши, а глаза вопросительно уставились на кудрявую голову папаши Кодла.

— Моя задача, брат, заключается лишь в том, чтобы составить для господина министра общий обзор о санитарном состоянии лагеря… Вы обращались со своей просьбой через руководство?

Вацлав упорно старался даже мельком не взглянуть в слюнявую рожу папаши Кодла. Однако не выдержал, и в тот единый миг, когда их взгляды скрестились, Вацлав сумел увидеть в этой мерзкой физиономии торжество победы; дескать, право первой ночи, паренек, ничего не поделаешь! А теперь начальник может и бросить ее тебе, как собаке бросают кость. Пожалуйста, бери, папаша Кодл еще никогда долго не валандался с одним и тем же объектом.

— Брат Юрен подал заявление о желании работать в Канаде. Все меры приняты. Дело в стадии рассмотрения… — услужливо доложил Кодл.

— Неврастения, — врач нерешительно протянула руку и приподняла веко Вацлава. — Вытяните вперед руки и растопырьте пальцы!

Пальцы Вацлава тряслись, как осиновые листья на ветру. Врач достала тонометр.

— Так, так, низкое давление, истощение, друг мой, вам необходимо поправиться, прибавить в весе. Гуляйте больше на свежем воздухе, соблюдайте режим, делайте холодные обтирания, хорошо питайтесь, старайтесь сохранять душевный покой.

— Вы надо мной смеетесь? — Вацлав сжал зубы.

Женщина смяла в ладони платочек. Ее загорелое лицо немного покраснело.

— Вам необходимо много спать, — добавила она смущенно.

— Сплю я много, — Вацлав сморщился. — Каждый четный день.

— Не понимаю.

— Каждый нечетный меня жрут клопы.

— Дезинфицируем каждые три месяца, но разве управишься тут, — развел руками папаша Кодл. — Если бы братья соблюдали чистоту, все бы выглядело иначе.

Вацлав медленно сжал кулаки и на мгновение закрыл глаза.

В комнату влетел запыхавшийся розовощекий молодой человек с пестрым галстуком.

— Пани доктор, дайте на минутку машину! Только здесь, на дворе, одну сценку, у нас тут кинооператор с закрытой машиной, ваша открытая подходит лучше. — Он с трудом сдерживал свой энтузиазм.