Наталья Дмитриева - Белый куст, черная ягода

— Зачем пришла?

Женщина чуть вздрогнула, останавливаясь. Полные губы искривило улыбкой.

— Да как же?.. Чего ж спрашиваешь, коли сам позвал?

— Я тебя не звал.

— А не сам… — сделав шаг, гостья прильнула к мужской спине, влажно дохнула в шею. — Глаза твои позвали. Ох, бедовые они у тебя… против воли за собой ведут. Ну, вот она, я! Чего ж теперь не смотришь?

Горячее, как печка, женское тело обдавало жаром сквозь одежду. Но мужчина даже не шелохнулся — стоял, будто окаменев, и от его непреклонной спины, как от распахнутой в пустоту двери, веяло ледяным холодом.

— Шла бы ты отсюда, хозяйка, подобру-поздорову. А не то заметят невзначай, как ты гостей приваживаешь, да князю в ушко нашепчут.

— Кто заметит? Ведь нет здесь никого, — женщина обхватила его руками, прижимаясь еще теснее. Тонкие пальцы, не знавшие работы, сплелись в замок цепко — не в раз и разорвешь. Спиной мужчина чувствовал гулкие удары ее сердца. Будто молоток стучал, часто-часто, отдаваясь в нем победным эхом. И впрямь долго приманивать не пришлось…

— Ступай, княгиня. Устал я, спать буду, — небрежно проронил он, без усилий разнимая ее сомкнутые руки. — Ступай! — повторил, глядя ей в лицо.

Женщина выпрямилась, глаза ее зло сверкнули. Верхняя губа поползла вверх, обнажая мелкие острые зубы, а из груди вырвался то ли вздох, то ли всхлип:

— Гонишь?!

Он молчал, отрешенно глядя поверх ее головы.

— Да как смеешь?.. Кто ты есть таков!.. Нищеброд, нахлебник княжий! Да таких, как ты, у меня полон двор! Думаешь, не найду, с кем тоску унять? Да мне лишь глазом моргнуть… — В свете одинокой лампадки искаженное гневом лицо женщины разом постарело, темные следы морщин проступили на нем резко и беспощадно. — Будь ты проклят, бес лукавый! Ненавижу тебя! Чтоб земля под тобой разверзлась! Чтоб глаза твои змеиные повылазили! Чтоб язык твой поганый отсох! Ненавижу!

Но мужчина все так же молчал, и она, не выдержав, бросилась на него, вцепившись скрюченными пальцами в неподвижное, как маска, лицо. Он без труда оторвал ее от себя и швырнул на пол, на лохматую медвежью шкуру у порога. Подол длинной рубашки задрался, обнажив полные белые ноги, но женщина как будто не замечала этого. Сила внезапно покинули ее — упав, она осталась лежать, хватая воздух широко раскрытым ртом, потом горько расплакалась.

Мужчина отступил в тень, и теперь она не видела его лица — лишь светлый неподвижный силуэт в углу под лампадой.

— Ступай, княгиня, — глухо повторил он. — Князь за такие дела прибьет и тебя, и меня.

— Да мне и так не жить… — тяжко вздыхая, женщина прикрыла ладонями мокрое от слез лицо. — Думаешь, хозяйка я в этом доме? Думаешь, все у меня есть — и муж богатый, и слуги, и все, чего ни пожелаю — мое? Господь милосердный…

Подождав, пока стихнут рыдания, мужчина тихо спросил:

— Что, неправда это?

— Неправда! — выкрикнула она и до крови закусила губу. Потом, точно опомнившись, приподнялась, села, неловко одергивая рубашку. Бросив украдкой взгляд в угол, оттерла слезы рукавом и торопливо заговорила, словно желая поскорее выплеснуть то, что с давних пор давило на сердце:

— Страшно мне, сил нет, как страшно… Чужая я здесь. Когда за князя замуж шла, думала — как сыр в масле кататься стану. Слыхал, небось, не первая я жена у него. Первую-то он сам, своими руками забил до смерти за то, что она ему сына родить не смогла, но о том я после свадьбы лишь узнала. А теперь меня саму смерть ждет, коли не рожу! Матерь Божья, убьет меня князь, убьет, как первую жену убил, не помилует!..

— Не кричи! — оборвал ее мужчина. — Весь дом перебудишь.

Огонек лампады дернулся и заплясал, тени на облупившихся стенах заметались.

— За чем же дело стало? Не велика забота бабе — родить…

Из глаз женщины снова покатились слезы.

— Да разве во мне дело? — чуть всхлипывая, пробормотала она. — С Божьей помощью давно бы родила уж… каждый год рожала бы, как яблоня. Не на мне грех.

— Почем знаешь?

— Да не я одна! Все знают! Было дело: князь по молодости лютовал, как зверь по окрестным землям носился, спасения от него не видали. Три раза мужики на него с дубьем шли, соседи жалобы наместнику слали одну за другой, а он точно заговоренный — ужом извернется, а пагубы избегнет. Будто сам черт ему стелет… Прости, Господи! С наместником породнился, взял за себя его племянницу, девочку-сироту с богатым приданым, сам же с брачного ложа — снова в разбой. А тут донесли, что в Ябловицах ведьма объявилась — заговоры творит, скотину лечит, по лесам бродит без страха. Князь и братцы его, лиходеи знатные, туда прискакали, думали, судить ее станут, а как поглядели на ведьму-то, так враз и раздумали. Она ведь нестарая еще была, пригожая, говорят, баба… Так князь с братцами ведьму вожжами скрутили и по очереди ссильничали, сынка ее, мальчишку-недоростка, за то, что мать защищать полез, к воротам прибили…

— А потом что? — хрипло спросил мужчина, когда женщина замолчала.

— Потом, говорят, они ведьму в колодец бросили, да она перед тем их всех прокляла: братцам княжеским сказала, что погибнут они лютой смертью не позже, чем через год. А самому пообещала, что не будет у него потомства, и корень его засохнет, и род его сгинет, как ее сгинул… И вышло по сему. Полгода не прошло, как братцы померли: один в бане угорел, другого волки в лесу задрали. А князь об ту пору бесплоден сделался. Да только он проклятью не верит, на нас, жен своих, вину возводит. Вот и мне не жить, коли не угожу ему наследником! А как тут угодишь — он сам на кусте родовом последняя ветка, и та сухая!

Из-под двери задуло сквозняком. Мигнув в последний раз, огонек лампадки погас, и в темноте раздался тихий смешок.

— Молись Богу, княгиня, он поможет…

Темнота сгустилась рядом с женщиной, потянулась к ней жесткими, как палки, руками. Ощупью она поймала одну, стиснула изо всех сил и прижала к груди. Жар снова начал разгораться в ней — мужчина ощутил это кожей, еще не успев до нее дотронуться. Дыхание женщины обожгло ему лицо, губы горячо зашептали в самое ухо:

— А помоги мне ты, помоги… Поможешь? Я в долгу не останусь. Хочешь, денег дам? Чего тебе надо? Ну, проси!

— Денег, говоришь? — Он крепко, до боли стиснул полные женские плечи, отстраняя от себя. — А коня дашь?

— Дам! Сам выбирай!

— А седло со сбруей?

— Бери!

— И кафтан дашь? Княжеский бархатный?

— Все, чего твоей душеньке угодно, только помоги. Не дай пропасть безвинно…

Мужчина помедлил, пристально вглядываясь в запрокинутое к нему лицо.

— Смотри, княгиня, кабы жалеть не пришлось…

Вместо ответа она обхватила его за шею и со стоном прильнула к губам…

Когда рассвет серой дымкой начал просачиваться в щели, он поднялся с ложа и стал одеваться. Женщина, сжавшись в комок у стены, с испугом наблюдала за ним из-под упавших на лицо волос. Глаза ее были полны слез, но плакать она не смела. Рубашка сползла, обнажив плечо и грудь, на которых клеймами проступили следы жестких пальцев.