Вольфганг Фишер - Австрийские интерьеры

Первая лондонская тропинка ведет Капитана из номера в красно-черной гостиничной коробке на Рассел-сквер к Кнаппам, живущим в Хэмпстеде. Хэмпстед в Лондоне напоминает Гринцинг в Вене — район особняков на самом высоком, если так можно выразиться, холме. Знакомство с метро он уже осуществил в Париже и продолжает теперь в Лондоне, воспользовавшись Северной линией. И все равно ему не удается диагностировать запах, душноватый и гнилостный, подстерегающий тебя уже на входе и вовсе накатывающий во время спуска по эскалатору. Пожалуй, этот запах напоминает атмосферу, царящую в венских многоквартирных домах, где затхловато, но по-своему уютно пахнет морскими свинками, но здесь гигантские вентиляторы не дают этому запаху застояться, приводя его в искусственное движение вокруг огромных металлических барабанов подобно тому, как приходят в искусственное движение бесчисленные толпы народонаселения Британской империи от Индии до Новой Зеландии, от Австралии через Гонконг до Канады и до Мыса Доброй Надежды, когда король призывает к оружию или еще к чему-нибудь в том же роде. Прибегнув к столь реалистической и вместе с тем опьяняющей метафоре, ему удалось бы ухватить самую сущность Британской империи, и он так и сделал бы, не рассеивайся его внимание из-за страха выйти не на той станции — в Белсайз-парке, то есть слишком рано, или в Голдерс-грин, что было бы слишком поздно.

Выйдя в Хэмпстеде, Капитан переворачивает страницу в сборнике сказок матушки Англии и видит перед собой маленькие палисадники, участки, обнесенные каменной стеной или железной оградой высотой по колено, окидывает взглядом лилипутские табачные лавки и книжные магазины, проходит под уличными фонарями по петляющим аллеям к круглому пруду, в котором взрослые мужчины в резиновых сапогах, стоя в воде, запускают самодельные игрушечные кораблики, значит, это Уайтстоунский пруд, доктор Магнус все в точности так и описывал. Ему хочется еще самую малость помедлить с первым визитом к семейству Кнаппов, сами по себе обстоятельства этого визита ему не слишком по душе, а когда он все же звонит в колокольчик у дверей, горничная-словенка, явно прихваченная с собой в Британскую империю из родных мест, сообщает ему, что господа еще не вернулись из города. Но и впоследствии, за чаем, атмосфера тронута ледком: а на какой срок он сюда прибыл на самом деле, когда он собирается вернуться к семье в Аграм, чем намерен заниматься здесь все эти три месяца. Капитан поясняет: «Буду учить английский с десяти до двенадцати и с двух до четырех ежедневно!» Он уже записался на курсы, занятия начинаются в понедельник, да он и сам понимает, что коричнево-красная книжица под названием «Основы английского языка» представляет собой куда более золотую тропинку, чем та, что вошла в староотеческое предание. По этой причине он, не дожидаясь понедельника, подолгу всматривается в третью страницу вышеупомянутого учебника, на которой два схематических персонажа описывают самих себя и основные части своего тела:

Но нельзя же сутками напролет зубрить английский, и вот Капитан с радостью позволяет двум старым венским друзьям взять себя, фигурально выражаясь, за руку и повести, как ребенка, в волшебный лес, — то есть, я хочу сказать, к волшебным сокровищницам и прочим достопримечательностям всемирной столицы, благо оба бегло говорят по-английски и неоднократно бывали здесь раньше. Это Гого Гутман, бывший компаньон Капитана, и доктор Александр Монти, узник Дахау, вырвавшийся в Лондон через Цюрих. Оба охотно берут на себя роль наставников и «сказителей», — британский островок они рассматривают исключительно как перевалочный пункт на пути в Америку, у обоих еще водятся кое-какие деньжата, и им веселее водить ребенка, пусть и именующего себя Капитаном Своей Судьбы, по здешнему волшебному лесу, чем сидеть безвылазно у себя в пансионе, пробавляясь всякими эмигрантскими разговорчиками. Несколько тщеславному Монти нравится к тому же, пусть он сам и не отдает себе в этом отчет, то невыразимое восхищение, с которым относится к нему теперь Капитан. Что же до самого восхищения, то оно зиждется на трех факторах: на безукоризненном, прямо-таки баснословном знании английского, которое демонстрирует Монти, на его несомненной светскости и, не в последнюю очередь, на зависти, — Капитан завидует Монти, потому что тот давным-давно, еще в Вене, у придворного портного Книже с Грабена завел деревянный манекен в человеческий рост, — и тот наверняка хранится там и по сей день: деревянный манекен с надписью фиолетовыми чернилами «господин доктор Александр Монти» на затылке. Надо быть если и не аристократом, то по-настоящему крупным буржуа, чтобы позволить себе манекен в человеческий рост, да еще у придворного портного! А это означает не больше и не меньше как следующее: путешествуя по свету в познавательных, развлекательных или любых иных целях, можно отовсюду послать придворному портному лаконичное сообщение:

«Дорогой господин Книже! Прошу Вас пошить к моему возвращению легкую тройку цвета перца-с-солью. С наилучшими пожеланиями.

Искренне Ваш, д-р Алекс. Монти».

Капитан всегда, — за вычетом межледникового периода его всемирно-революционного коммунистического отрочества, — придерживался того мнения, что после и в результате тщательно продуманных приготовлений его родителей к победоносному маршу и окончательному воцарению на верхушке пирамиды денег и власти и вследствие его собственного коммерческого прилежания и преуспеяния, равно как и в качестве награды за таковое (включая самым настойчивым образом поддерживаемые взаимоотношения с Паулем Кнаппом-младшим и с наличествующими миллионерами Альпийской республики, пересчитать которых в наши дни, увы, можно на пальцах двух рук) судьба в конце концов приуготовит и ему самому возможность обзавестись точно таким же манекеном. Судьба однако же, и не зря ее называют слепой, распорядилась по-другому! Поэтому манекен доктора Монти стал для Капитана столь же недостижимым идолом, как для какого-нибудь ссыльного, отправленного навечно в Сибирь, манхеттенская статуя Свободы. Исходя из вышеизложенного, можно предположить, что Монти стал вожаком троицы, в которую, помимо него, вошли Капитан и Гого Гутман, потому что Гого мог бы претендовать на лидерство исключительно в финансовом, но никак не в духовном плане. Монти просто-напросто провозглашает: «Сегодня отправимся в Британский музей, это в культурно-историческом смысле — пуп земли». «Уж не хочешь ли ты сказать, что у земли несколько пупов — и каждый в каком-то смысле?» — шутит Гого, доказывая тем самым, что и на правах эмигранта не утратил своего юмора, принесшего ему на родине кличку Дурашка. «Хватит дурацких шуток!», — говорит Капитан, невольно вспоминая о бесчисленных неприятностях, которые доставил ему Гого в качестве делового партнера, — взять хоть установку смехотворных миниатюрных унитазов в отделе детской книги.