Ирина Потанина - Мужской роман

— Но, какая лично нам выгода с его признания? — ничуть не страшась собственной официальности, напряженно рассуждала Вера, — Не в милицию же с этим идти…

— Да. Стаса жалко. Но Вась-Вась! Узнай Палюрич об этом, уверен, он все же решил бы воевать против них… Его положение от наличия живого свидетеля существенно улучшится… Он сможет вернуть себе «Пробел». Пойти к Громовому, объясниться… С таким козырем, как признание Стаса, у Вась-Вася есть реальные шансы, что ему поверят.

— Палюричу не нужен «Пробел», — словно приговор, Вера огласила то, что давно мучило Игоря, — Его собственностью центр никогда не будет, а работать «на дядю» ВасьВасю, я думаю, уже надоело. Не важно — на подлеца Орлика, или на некомпетентного Громового.

— А может…

— Не может, — Вера говорила с ним, как с маленьким ребенком, — О том, что ограбление — дело рук Орликов, Палюрич знал с самого начала. Еще с тех пор, как узнал про машину Александры. Почему же он тогда не пошел к Громовому?

— Возможно, Вась-Вась не был уверен… Или боялся, что Громовой не поверит ему.

— Игорь, скажи, а ты пошел бы?

Игорь задумался. На этот раз Вера была права. Игорь снова поразился, как отрезвило Веру прошедшее время. Какой логично-циничной стала она сейчас.

— Ты права. Не стал бы. Только я ушел бы сразу. Как только узнал, чьих рук дело — ограбление. Не дожидался бы дальнейших гадостей.

— Возможно, Палюрич все же не был точно уверен. Позже понял окончательно и предпочел исчезнуть.

Все верно. Вась-Вась не захочет встревать во всю эту грязь снова. Не захочет участвовать в гнусных разборках. Если хозяева «Пробела» оказались сволочами, то работать у них незачем. Любыми путями Вась-Васю нужно было вырваться из этой шайки. И он вырвался. Пусть даже ценой собственного детища — ценой порожденного им «Пробела».

— Возможно, — согласился Игорь.

— Кроме того, не совсем понятно, как сообщить всё это ВасьВасю. Ни он, ни Галина так нигде и не появлялись… Если бы Галина так не настаивала накануне, что «все в порядке», я бы даже встревожилась. А так, все ясно. Никаких поисков проводить не следует…

Надолго замолчали. Энтузиазм Игоря угас совсем. Кончено, признание Стаса ничего не меняло. Игорь знал это изначально. Просто…

— Просто хотел поделиться с тобой новостями, — как всегда, честно признался он.

— Спасибо, — холодно поблагодарила она, — Только это дурная привычка. Нам надо отвыкать друг от друга.

— Мы уже отвыкали. Целый день. Помогло?

— Пусть без сдачи, но чтоб вне очереди, — процитировала Вера одно из стихотворений Игоря, — Так не бывает. Помочь может только полный курс лечения.

— Как долго?

— Всегда. Нам вообще не нужно больше видеться. Возможно, это поможет.

Игорь вспомнил, в который раз кто-то из них произносит эти слова, и рассмеялся. Вера внезапно поддержала его.

— Должен же кто-то быть умней! — проговорила она, сквозь смех, — Прекрати! Это не смешно!

— Совершенно, — Игорь не мог остановиться, — Совершенно не смешно… Мы больше никогда не увидимся. Как обычно. Только скажи где и когда.

— Что «где и когда»?

— Где и когда мы больше не увидимся?

Вера выждала долгую паузу. Похоже, взвешивая.

— Нет, — уже серьезно сказала, наконец, она, — Все это ужасно глупо. Пора завязывать.

— Я ж не возражаю, — продолжал Игорь, для которого теперь стало абсолютно ясно, что ни при каких условиях он не сможет порвать с этой женщиной. Вера была ЕГО женщиной. И в смысле собственности, и в смысле родства, и в смысле ответственности за неё. — Давай завязывать. Только делать это нужно вместе. Вместе у нас четыре ноги. Помнишь?

— Да. И многое другое тоже. Про эгоизм, про то, «кто я, собственно, такая, чтоб требовать».

— Это в прошлом.

— Как и четыре ноги.

Опыт показывал, что подобная словесная дуэль может длиться очень долго. Бессмысленный спор снова затягивал их в свою бесперспективную пучину.

— Вера, — Игорь решил вырываться из всей этой глупости, — Сейчас не нужно шутить, упрямиться, спорить. Сейчас все очень серьезно. Я больше не позвоню, если ты настаиваешь.

— Не звони.

— Я действительно больше не позвоню.

— Не звони.

— Пожалуйста, ответь со всей ответственностью. Ты хочешь, чтобы мы жили вместе?

«Это шанс. Это тот самый последний шанс. Будет так, как она скажет сейчас. Невозможно больше тянуть эту резину».

Вера молчала.

— Нет, — холодными нотками полного отчуждения отозвалась, наконец, трубка, — Ты не сможешь. Ты никогда не сможешь быть со мной счастливым. Моё прошлое — из тех, что не отпускает. Причем, не отпускает тебя. Я бессильна что-либо изменить.

— Потрудись ответить ясно. Без оправданий. Без сомнительных «и хотела бы, но не могу». Будет так, как ты скажешь. Мы больше не вместе?

— Нет. Мы больше не вместе. Послушай, в этом нет ничего настолько трагичного. Миллион людей живут без этой твоей треклятой настоящей любви и чувствуют себя великолепно. Нельзя требовать от жизни слишком много. Лучше ожидать малого, и получать больше обещанного. Чем надеяться получить сразу все, и задыхаться под трупами собственных идеалов.

Глупый Игорь. Зачем все-таки он звонил? Зачем дергал, призывал к чему-то? Никакой «резины» давно уже не было. Вера все решила. Жестоко и бесповоротно. Вера самостоятельно сделала то, на что у Игоря не поднималась рука. Наивный Игорь. Оптимист, которому настоящее расставание казалось всего лишь затянувшейся ссорой. Который верил, что все еще наладится. Что все не может закончиться. Ведь настоящее — оно не проходит. Настоящее не обрывается на полуслове. Настоящее — оно навсегда. Увы, в жизни всякого «навсегда» рано или поздно наступало «ничто».

Очень медленно, стараясь не расплескать накопившийся внутри жидкий азот окончательного решения, Игорь положил трубку. Лабиринт был пуст. Вера исчезла, слившись с безликой толпой тех, кто живет «как все». Она больше не искала выход. Вместе с Вериным отречением, Игорь чувствовал это сейчас совершенно точно. Для него, Игоря, поиски выхода тоже теряли всякий смысл. Вера была билетом. Флаером, без которого Игорю не вырваться. Даже найдя, наконец, выход — не вырваться из объятий фальши и лицемерия. Потому что по-настоящему жить вместе человек может только с той самой СВОЕЙ женщиной. А жить одному, зная о ЕЁ существовании в твоем времени и пространстве — есть высшая степень лицемерия: лицемерие перед самим собой.

— Ну и черт с ним, с выходом! — намеренно громко крикнул Игорь в кровоточащее эхом пространство навсегда опустевшего дома.

И не думая проявлять надлежащую моменту скорбную торжественность, телефон отчаянно зазвонил. Раньше, чем отдал себе отчет, от кого именно ждет звонка, Игорь с торжествующим блеском в глазах схватил трубку.