Василь Ткачев - Под городом Горьким

– Прими его ультиматум, председатель, – попросила и жена Чеботка.– Какой ни мужик, а мужик. Он когда не пьет, то хороший: мухи не обидит.

Председатель сказал, не глядя на жену Чеботка::

– А когда он не пьет ?

Женщина развела руками, зашамкала ртом, однако никто от нее никаких слов больше не услышал. Да и что ей было говорить, когда черное оно и есть черное, как ты его не называй. Пьет. И чересчур. Хоть из колодца и подал будто бы правильные, трезвые мысли. Нет, нет в колхозе порядка. Обижают этих старух, выработанных людей, те, которые помладше. Вот показать бы им, окаянным, тот колхоз с одной ручной соломорезкой и с одним слабеньким трактором «Фордзоном», когда на трудодень давали по пять копеек, по горсти зерна и картошки. А заработай еще тот трудодень! А сегодня они – вишь ты, дельцы!– требуют: гони, старуха, деньги на бутылку, тряси свой чулок. Наглецы!

Как-то зимой Чеботок возвращался на санях из соседней деревни , с Подгорья. Было холодно, морозно и ветрено. Надвигался длинный, холодный зимний вечер. Впереди бежал Жук, собака выносливый и верный, и указывал лошадке дорогу. И вдруг он бешено залаял, лошадь сразу же заупрямилась. «Что такое?»– заволновался Чеботок, и увидел на дороге человека: он лежал прямо перед лошадью, широко раскинув руки. Чеботок трусцой бросился к нему, узнал: тракторист Бублик. Кое-как взволок уже почти бездыханное тело на сани и, пока ехали в село, растирал тому руки, щеки, нос. Дышит, значит, будет жить. А если и отморозил что, то не его, Чеботка, забота. Прямым ходом к дому Бублика, позвал жену, вдвоем едва дотащили до кровати. Спас, считай, человека от верной гибели. Так вот тот самый Бублик весной привез Чеботку доски из пилорамы, вытряс их из прицепа, Чеботок поблагодарил, а тот топчется перед хозяином, как все равно медведь, когда хочет по нужде. Чеботок еще раз поблагодарил, на что услышал в ответ то, чего никак не ожидал услышать от него:

– « Спасибо» не булькает...

Рассердился тогда не на шутку Чеботок, ух и нацеплял он на Бублика всяких острых словечек!... А дома жене за обедом говорил взволнованным голосом:

– Есть ли у людей совесть, баба?

– Мало у кого,– соглашалась жена.

– Но ты же помни, гад, что тебя от верной погибели избавил, Бублик засохший!. Когда б я маленько позже выехал... то я бы у него, гада, толкни его в корень, сидел за столом на поминках. А он: «спасибо» не булькает. Паразит. Кровопийца. Ну, видели? Всю оставшуюся жизнь благодарить меня должен... не так разве, баба?

– Так, так.

– И я говорю: да, так. И не иначе. Век благодарить должен, а он и не помнит ничего. Память у него дырявая, как решето. Хоть не память у него дырявая, а совести нету ни на грамм. Вот и построй с таким жизнь. Не, я тоже не сахар, однако!...Не рафинад!.. Но за свои пью... в основном. Могу тяпнуть и на холяву. Но чтоб меня кто подобрал на морозе, я б на его огороде за бесплатно всю жизнь рыл!. .Пока мои пальцы слушались бы, пока гнулись!..

– Ешь уже, а то борщ остынет, – кивнула жена на стол. –Да пойдем те доски сложим. Пускай сохнут.

Но Чеботок со злостью швырнул на стол ложку, встал:

– Пошли, в корень их!.. А бутылку куплю... сам не выпью, а ему отнесу. Отнесу-у, толкай его!..

Бублик и взял бутылку водки. Даже глазом не моргнул. Еще и напомнил:

– Когда опять что надо будет, Чеботок, то обращайся. Кого-кого, а тебя выручу. Как же, помню!..

Однако больше к нему Чеботок не обращался, и почему-то очень даже хотел, чтобы тот опять попался ему зимой на той же дороге, чтобы лежал, как тогда, с широко раскинутыми руками и белым носом... Но, подумав про это, Чеботок сразу же плевался и жалел себя за временную слабость: он все равно бы так сделать не смог, чтобы не подобрать. Никогда. Подобрал бы. И не только Бублика – любое живое существо, окажись оно в беде.

Теперь вот, сидя в колодце, Чеботок слышит голос Бублика:

– Да чего, председатель, с ним цацкаться? За шкирку да в кутузку! На казенные харчи! И метлу в руки! А то в городе захламлено, как в нашем лесу.

На Бублика, кажется, зашикали? Так и есть. Чеботок обрадовался.

– Нет, я вылезу, вылезу, падла! – начал карабкаться вверх Чеботок, однако сорвался – известное дело, руки натрудил, не слушаются, и плеснулся в холодную воду.– Вот теперь я вылезу. Только держите того гада, Бублика засохшего! Держите.!.. Это тогда ему я нежно нос тер!.. Сейчас не так потру!.. Председатель, и ты не убегай. Ультиматум все равно заставлю тебя принять. Хоть на море, хоть на суше. Эй вы, тяните меня! Я в бадью ногой залез. Давайте!

Что его было тянуть? Несколько крепких мужских рук подхватили журавль, и Чеботок выпорхнул из колодца, будто из катапульты, и у людей, глядевших на него, казалось, отняло речь... Он стоял, мокрый и смиренный, даже и не думал бросаться на Бублика, не глянул и на председателя. Он смотрел на всех сразу, маленькие глазки бегали, суетились, а в вытянутой руке держал утопившегося черного кота. Строго спросил:

– Чей?

Женщины, которые берут воду в этом колодце, отвернулись, начали икать, закрывая ладонями рот, а Чеботок повторил вопрос. Хотя что сейчас выяснять, чей кот? Людей волновало другое – как же они пили воду из колодца, в котором лежал... и, наверно же, не один день, этот неуклюжий кот? И как он ввалился туда? Оступился, гоняясь за птицей, что ли? Хорошо, ой как хорошо, что набрался сегодня Чеботок! А то сколько бы еще пили они ту воду!..

На следующий день чистили колодец. Поскольку Чеботок большой специалист опускаться на дно, то его посадили в бадью – все той же одной ногой – и журавль осторожно начал опускать книзу свой «клюв»...

Первый раз в колодец Чеботок отправился трезвым...

Галя еще раз дернула руку – напрасно, одно что обожгло болью кожу. «Гад!–зажмурив глаза, промолвила женщина, совсем, казалось, отчаявшись, махнула головой и не могла сдержать слёз: здесь не каждый бы и мужчина выдержал, а что уж говорить о ней, хрупкой, двадцатилетней.–Завтра же отнесу документы на развод. Хватит. Натерпелась. И какой дьявол вынудил меня выходить замуж за мента поганого?! Мама, извини... Но это ты, мама: выходи, дочь, не пожалеешь, деньги хорошие будет приносить. Наприносил! А теперь вот и наручниками пристегнул к батарее... А сам храпит, гад!.. Пьянь в погонах!»

Пьянь, а по паспорту Цедрик, милиционер с тремя лычками на погонах, шевельнулся, продрал один глаз, долго сверлил им жену, наконец-то изрек:

– Самое лучшее – жену на цепь, и все дети будут только на тебя похожи.

– Идиот!– вырвалось у Гали. – Как ты можешь? Что ты плетешь? Я ж... я же, кроме работы, нигде не бываю!..

Цедрик отвернулся:

– Не препятствуй спать. А профилактика бабам нужна. В любом случае. Как земле дождь в зной. Сплю-ю!..– Он глубоко зевнул и унялся.