Ирина Потанина - Русская красавица. Кабаре

И после этого Бонифаций будет что-то говорить о моём снобизме?! Пусть на своих глянет: каждый встречный куснуть другие столицы норовит…

Всю тягу резко сводит на нет. Недостаточно воздуха тут для моей тяги. Недостаточно поводов… Разговор не прерываю из любопытства.

— А как вы догадались…? — начинаю вопросительно.

— Так и догадался! — в точности копируя мой акцент, улыбается тип. — А Казанову вы зря в великие распутники записали. Он, между прочим, за всю свою 73-летнюю жизнь соблазнил всего лишь 130 женщин. Не слишком много, особенно в сравнении с другими ловеласами того времени.

— А вы будто считали? — горблю спину, выгляжу не слишком выгодно, зато презрительно лишаю типа удовольствия ощущать мою грудь.

— Он сам считал! — немного обиженно сообщает тип и почти садится на колени к толстомордой контролёрше, стараясь избежать со мной малейших соприкосновений. — Неужто не знаете о знаменитых мемуарах Казановы?

Ну, все эти «неужто не знаете» давно уже меня не задевают. Не стыдно не знать, стыдно скрывать свое незнание или, еще хуже, считать, что знаешь все на свете.

— Вот, говорю же, пропащий он был человек, — спорю просто для того, чтоб вытянуть из типа побольше иноформации. Тема, вообще, интересная. — Порядочный джентльмен о своих победах никому, а уж, тем более, полчищам озабоченных потомков, ничего не рассказывает. И женщин любит, а не считает, как очки в игре.

Тип смотрит на меня, как на полную деревенщину и снисходительно посмеивается, смакуя свое информационное превосходство. Может, поинтересоваться в отместку, хорошо ли он осведомлен, скажем, о судьбах поэтов серебрянного века, или о современной московской периодике?

— Казанова, между прочим, в сорок лет женился и никогда не изменял жене, как бы его ни домогались наслышанные о его постельных подвигах дамы. — добавляет тип. — Так что слухи о безумном количестве похождений, беспутстве и циничном отношении к женщинам, мягко говоря, преувеличены. Просто человек был умелым любовником. Что в этом плохого? — декларирует тип, а потом, резко убрав из интонации пафос, добавляет, — Мне, между прочим, тоже уже сорок. Вчера исполнилось.

Последняя фраза произнесена комично и застенчиво, отчего все прощаю и спрашиваю, сквозь смех:

— Так вы, значит, с серьезными намерениями?

— Да, — отвечает, не убирая карикатурных интонаций скромного сельского мальчика. — Только мне сейчас выходить…

И действительно уходит. Сто раз перед всеми растолканными извинившись, пробирается к выходу. «Забавный тип», — думаю с улыбкой, и сожалею даже немного, что встреча была столь мимолетной. Вместе с ним выходит половина автобуса. Провожаю собеседника взглядом и вдруг… Вижу в его руках свою сумку.

Перво-наперво, как водится, подумала плохое. Накинулась на себя мысленно, мол, «дура, чужой город, следить надо за вещами-то, а не уши развешивать и млеть от каждого встречного!» Потом опустила глаза вниз, удостоверилась в наличии своих вещей и опять-таки усмехнулась: «Ещё и сумки у нас одинаковые…»

Такая вот была встреча. Времени прошло — две недели, событий — на сто лет хватило бы, подробности последних дней кашей в мозгу свалены, а та наша автобусная болтовня — надо же — вся помнится, в мельчайших подробностях.

В общем, были Дорога и Встреча. Были, как не пытаюсь я себе сейчас доказать, что не верю в гадания.

И про вторую выпавшую карту, тоже все хорошо помню. Про дружбу, стало быть. Не так, конечно, прочувствованно, совсем с другими акцентами. Но помню. А уж про мелкие неприятности, с дружбой этой связанные, вообще никогда не забуду. Забудешь тут, как же, когда виновница рядом сидит, от лампы щурится. Сколько уже этих неприятностей принесла, и сколько ещё принесёт — никому не известно. Взять бы её, через колено перекинуть, да отшлепать хорошенько, чтоб не повадно было лезть, куда не просят. Да всё равно не поймет. А если правду говорят про Ринины садо-мазо наклонности, так такое наказание уж точно отменяется. Понравится ей еще, отшивай потом…

НПВ

Не спеша, направляюсь в этот самый офис-штаб. Ругаю себя за романтические бредни, ступать стараюсь чётко и уверенно, от любого прошлого — и далекого московского и недавнего автобусного — этой своей независимой поступью отгораживаясь. И ругаю себя нещадно. За то, что, смешно признаться, по дороге, покоряясь накатившему вдруг предчувствию, всерьёз полезла исследовать сумку на предмет чужеродности. Не верилось мне, понимаете ли, что сумка моя окажется! Это как с ружьем, которое, если присутствует на сцене театра, то в конце пьесы обязательно должно выстрелить. Так и тут: всякая романтичная встреча людей с одинаковыми сумками должна окончиться тем, что хозяева вынуждены будут искать друг друга, дабы обменяться перепутанными сумками. Звучит попсово, но вполне лирически. Конечно же, сумка оказалась моей. Конечно же, я расстроилась из-за этого и злилась на себя за такие розовосопельные настроения.

Уже подхожу к нужному зданию. Рассеянно оглядываю окрестности. Дом, как дом, обычное себе учреждение. А вот подподъездники у него весьма забавные. Готова поспорить, что это будущие мои коллеги. Колоритная группка пёстро одетых людей восседает на чемоданах под зданием. Прямо беженцы из экзотических стран, судя по одеяниям. А по разговором — наши, родимые. Переговариваются громко, демонстративно язвят, снаряжают кого-то за пивом… Все, выходит, пораньше пришли? Вот Бонифаций расстроится, что посплетничать с народом до общего сбора не успел.

Вдруг от толпы отделилась черноволосая короткостриженная девушка в спортивном костюме. Гигантскими прыжками она преодолевает разделяющее нас расстояние и с криком:

— Неужели это вы?! Откуда здесь?! — виснет у меня на шее.

Марина-массажистка собственной персоной! Нет, ну надо же! Как от Москвы не беги, настигнет и даже не подавится.

На моей прошлой работе Марина присутствовала ежедневно. Массажировала классно, но и болтала много. Причем, не столько со мной, сколько обо мне — начальству. А потом все сложилось так, что девчонка без проблем смога занять мое место. Нет-нет, никто никого не подсиживал, да и отказаться Марина, я думаю, не могла. Но все-таки… Не слишком у меня хорошие впечатления от общения с массажисткой остались, в общем.

А она, кажется, и не знает ничего. Обнимает меня сейчас, как к лучшую подругу.

Не без удовольствия отметив, что девица крупновата для своих двадцатипяти, я отдираю ее от себя и бесцеремонно разглядываю.

— Ну, ты, Мариночка, даешь. Кардинально сменила имидж? Если б не голос, я бы вообще тебя не узнала. И что, спрашивается, ты тут делаешь?

История Марины оказалась ничем не лучше маразма, происшедшего со мной. Только я уволилась сама, а ее — уволили. Вернее, сначала заставили выйти работать вместо меня, а потом уволили. За ненадобностью. Вкладывать деньги в раскручивание бездарных певиц нашим бывшим работодателем, наконец, показалось нерентабельным.