Владимир Некляев - Лабух

— Может, кофе?.. — кивнула на коньяк секретарша, и Шигуцкий вытолкал ее, выходя: — Кофе–хуёфе!..

Секретарше хоть бы что: хуёфе так хуёфе… У них тут феня государственная, а Крабич, идиот, государственный язык у них отвоевывает… Иди отвоюй в бараке под Хабаровском…

Бумаги были те, которые не нашлись в сейфе, копии которых лежали в моем кармане.

Я думал, да уверен был, что бумаги, как и фотоснимок, или у Панка, или у Шигуцкого, у кого–то из них, но не так же я об этом думал — совсем с другой стороны, уверенный наоборот…

Крутая девочка — моя Ли — Ли.

Шоу какое… Лидии Павловне в таком музыка не мешала бы…

Машинально выпив коньяк, я встал, чтобы пойти, мне в кабинетах этих больше нечего было делать, мне к Ли — Ли нужно, к Ли — Ли, и я выскользнул в приоткрытую дверь, а из двери напротив высунулся Панок:

— Куда вы, Роман Константинович, на своих двоих?.. Сейчас поедем.

Секретарша у окна наливала кофе… Я подошел, взял… На той скамейке в сквере, где поджидал я утром президента, сидел другой человек. Маленький, одинокий…

Снизу не видно того, что сверху.

Шигуцкий вышел от госсекретаря:

— Поехали!..

В парадном подъезде громадины Комитета госбезопасности стоял железный Феликс — бронзовый. Тезка Рачницкого. Я думал, его выкинули отсюда, когда в Москве с постамента своротили, оказывается, нет…

— Вы к председателю, а я в «американку»? — спросил Панок, и Шигуцкий кивнул.

Кабинет председателя значимостью впечатлял больше госсекретарского. Сколько же через него жизней, судеб прошло — безвозвратно?..

Председатель, над спиной которого нависал портрет президента, сидел за столом сутуло и выглядел больным.

— Ну что, генерал?.. — поприветствовал Шигуцкий. — Штаны сидеть не заболели?..

— Рад… — привстал председатель и закашлялся. Вряд ли я был ему в большую радость, и еще в меньшую, похоже было, Шигуцкий.

— Рад познакомиться… Штаны на мне казенные, не болят.

Мы были знакомы. Даже на брудершафт выпивали на банкете после концерта в день чекиста. Генерал это, наверняка, помнил, но на всякий случай не при Шигуцком. Да и кто с кем не выпивал…

Окна кабинета выходили на Скорининский проспект. В свое время, когда проспект был Ленинским, под часами на башне дома напротив назначали мы с Крабичем свидания случайным спутницам жизни. Нравы в те годы были не настолько свободные, как теперь, и приходилось мыслить над ускорением процесса сближения. Мы прятались за крайней колонной на крыльце Комитета госбезопасности — ближе к входу подойти боялись — и ждали, пока взглянут спутницы в нашу сторону. Подловив момент, тут же сбегали по ступенькам, делая вид, будто меньше всего хотели, чтобы спутницы заметили, откуда мы… Куда эффектнее выглядел бы, конечно, выход из двери, но и появление из–за колонн действовало: «Вы секретные?..»

А то нет!..

Махнуть бы спутницам из окна кабинета… Возвратным взмахом в ту дивную пору, с которой стрелки часов на башне прокрутили почти четверть столетия.

— Государственные интересы, Роман Константинович, превыше всех остальных. И прежде всего они требуют средств. Средств, средств и средств. А где их брать, если не продавать? Поэтому продаем, что покупается. И если американцы продают оружие, почему нам нельзя? И технологии они продают. А скандал им нужен, чтобы от рынка нас отсечь. Вы разве хотите, чтобы нас от рынка отрезали?..

Председатель говорил вяло… Будто сам не верил, что те средства, о которых он так печется, достанутся государству.

За концерт на день чекиста он заплатить обещал, Ростик уже руки потирал, да все обошлось банкетом… Кирнуть и поберлять…

Я не мог хотеть, чтобы нас от рынка отрезали, потому что на столе председателя лежали два уголовных дела. Одно, взятое из милиции, на Плониша Романа Константиновича — по подозрению в убийстве, второе, заведенное в Комитете госбезопасности, на Рачницкого Феликса Андреевича — по подозрению в шпионаже.

— Мы связываем одно со вторым, и поверьте, Роман Константинович, что вы — убийца, а он — шпион. Убедите его, что этим и закончится, чтобы на иное не рассчитывал.

К обложкам уголовных дел были прикреплены бланки. Абсолютно такие же, как тот, который давным–давно в кабинете проректора консерватории принуждал меня подписать человек, который назывался Николаем Ивановичем…

Что бы ни говорил Панок про время и перемены, ничего не изменилось в этом ведомстве — недаром на страже железный Феликс стоит.

— Подписываетесь оба — и оба свободны.

Отстегиваемся от дел…

— И какая кличка у меня будет?

Председатель взглянул, как некогда Николай Иванович.

— Никакая. Трогать мы вас больше не будем. А впрочем, если хотите, сами себе придумайте…

— Можно лабух?

— Что это — лабух?..

— Поговорили, — поднялся Шигуцкий. — Пора в тюрьму.

В тюрьму я не хотел. Я хотел к Ли — Ли.

— А Рачницкого сюда нельзя? У нас разговор все же, не допрос.

Шигуцкий скосился на председателя, тот сказал:

— Нет.

— Что значит нет? — рявкнул Шигуцкий, и председатель вновь закашлялся…

Заболеешь и не поправишься с таким начальством.

— Нет — значит нет, — прокашлялся и встал во весь мундир председатель. — Здесь свои правила, не мной и не вами писаные.

Он тихо это сказал, но как–то так, что железные шаги бронзового Феликса послышались… И Шигуцкий осекся:

— Ладно… Правила… Кто поведет?

Вошел капитан, председатель пододвинул по столу уголовные дела с прикрепленными бланками:

— Подполковнику Панку.

Про «американку», внутреннюю гэбэшную тюрьму, ходили легенды, и я, хотя и побаивался, но ожидал, что увижу нечто необычное — оказалось, тюрьма как тюрьма. Подвалы с бесконечным количеством дверей и замков.

Идти тюремными коридорами было неуютно, про одно лишь думалось: как и когда назад?.. Спиной это думалось, как только закрывалась за ней, лязгая, очередная дверь.

Феликс, как и железный его тезка, выглядел бронзовым — почерневшим… Не били же его?.. В почти пустой, со столом и четырьмя стульями, с косоватыми стенами комнате он был с Панком.

Шигуцкий сел напротив Панка, я — напротив Феликса.

Помолчали…

— Говорите, — повернувшись ко мне, сказал, наконец, Шигуцкий. В этих коридорах и он притих…

Про что говорить?

— Как ты, Феликс?

— Нормально. Как в тюрьме.

— Задержанный требует встречи с консулом, — сказал Панок Шигуцкому. Тот покачался на стуле:

— Бросьте… С каким консулом? Американским?.. Русским?.. Вас задержали с поддельным паспортом на имя гражданина Российской Федерации Смирнова Ивана Васильевича. А в американском паспорте вы Феликс Рачницкий, так кто вы?..

— А вы?.. — спросил Феликс.

Шигуцкий вскинул руку: мол, виноват… И удостоверение вынул: