Владимир Некляев - Лабух

Как же во власти такой оказаться нормальному мужику?

Ростик в гостинице всю ночь доставал: «Ну что в их жизни закончилось бы?.. Даже если б меня, лабуха, так при всех лажанули, я бы…»

Лабух не министр.

Назавтра все же один из министров, давний член нашего клуба парильного, в отставку подал — и с инфарктом слег. Многое в его жизни закончилось — и парилка… Не всегда полезно помнить, что ест такая вещь, как пристойность, Ли — Ли.

Мне, лабуху, что с ней делать?.. В тюрьме с ней, битому, сидеть?.. Опять вон ключи в замках проворачиваются… сегодня четверг, баня как раз… если бить идут, то не выдержу — так давит и душит… люк в подводной лодке задраивают… мешок на голову в кифе темном натягивают… — а в раскрытой двери двое за спиной охранника раскачиваются, но не те самые… тех заменили, потому что слабо били… — и один из новых на Феликса похож, второй на Панка:

«Пять минут, Феликс Андреевич, как договаривались».

Феликс Андреевич слишком на Феликса похож, чтоб не Феликсом быть, за которым охранник дверь прикрывает, но не плотно, закрыть плотно Панок не дает… чтобы слышать?..

«Били?.. — присев, спрашивает Феликс и аккуратно сложенный носовой платок подает, будто, если я лабух, так у меня своего нет. — Извини, Роман».

Феликс слишком приличный, с перебором: были бы силы, я б ему в морду врезал… Из–за него в жизни моей многое может закончиться — и баня…

Да, сегодня как раз четверг.

«Больше не будут… — вытирает лицо мне Феликс. — К президенту меня возили… Шигуцкий возил…»

Меня в следующий раз президент примет… Пообещал, что в следующий раз. Только в следующий раз…

«И что?..»

«То же самое… Я спросил в конце: что ж вы раком ставите всех и трахаете?..»

Феликс словно сон мой видел…

«И знаешь, что он ответил?..»

«Что у него конец такой здоровый?..»

«Нет… Что он президент, а поэтому может трахать кого угодно и как угодно… И, если договоримся, я тоже трахать буду кого захочу… Кроме него».

«Договорились?..»

«С такими не договариваются, Роман».

Не договариваются… Тогда зачем мне к нему в следующий раз?

«Потом к генералу повели… Панок повел…»

И меня водили к генералу… К кому только ни водили, кроме президента…

«Ты попросился?»

«Сами попросили… Там у них тезка мой железный стоит, ты видел?»

«Видел… И как там генерал?..»

«А вот здесь, ты слушай, не шуточки… Дал понять, что тайная служба власти с властью не в большой дружбе. Как бы и не тут она — власть тайной службы…»

Даже в кифе темном догадаться можно, где она, тайной службы власть, но почему Феликс говорит про все, не опасаясь, что нас слушают, зачем вообще его в камеру запустили — не рыло же мне вытирать? — и я спрашиваю, глазами на дверь указывая:

«А где?»

На мои знаки Феликс — ноль внимания… Плевать ему, похоже, что Панок, или еще кто–то, слушает.

«Там же, где была. И там не лабораторию, а институт предлагают…»

«Как при Берии?»

«Крепко они тебя… — тихо, в обход, говорит Феликс. — Как при Берии… — И через паузу договаривает: — Закрытый, понятно. При заводе режимном, чтобы довести разработки Рутнянского».

Я понял вдруг, что знаю про Феликса то, чего он сам про себя не знает, а если догадывается, то не скажет никому — и не допросишься…

Однажды он выпрыгнул из машины, которая через мгновение разбилась. Кто–то сказал бы: слава Богу, спасибо случаю, судьбе, мальчику на велосипеде — и жил бы, не допытываясь, почему жив остался, а Феликс спросил, почему? Для чего?.. И решил, что для некой цели — и не просто какой–нибудь. Для особенной, высшей, необычайной — одному ему предназначенной…

«И ты согласился?»

Феликс рядом садится, руку мне за шею забросив, обняв…

«Мне паспорт возвращают — и от тебя отстают. Навсегда. Я готов согласиться».

«Подписаться?..»

Феликс обижается искренне:

«Ты что!..»

Я ничего. Подписаться можно и без подписи. Взял, что дают, — и тем самым подписался.

Мне студию при режимном заводе не предлагают.

«А как же Америка? Все в Америку, а ты оттуда?»

«Где работа, Роман, там и Америка».

«И ты будешь бомбу для них лепить?.. Для тех, кто петлю тебе на шее затягивал, от кого ты едва вырвался после Чернобыля?»

Феликсу — как по морде, что про это я спрашиваю, и он мог бы защититься, навстречу спросить: а как тогда отсюда нам выбраться? И мог бы сказать, что поэтому и согласился, потому что, если не с президентом, так с кем–то надо договариваться, но он повторяет, ничего другого не придумав, поскольку одно у него в голове:

«Работа, Роман… В Америке у меня такой нет».

«И в Германии не нашлось бы?»

А вот это ему — как по яйцам! Потому что он и достойно выглядеть хотел, и шанс не упустить: бесхозную славу Рутнянского прихапать!.. Это и есть игра его, ради которой он приехал — мне открылось!.. Там его прижимают, там он заурядный, один из многих, почти никто, а его фанаберия, как меня клаустрофобия, душит.

Вот как Панок помог.

«Мы все сделаем, чтобы он остался — до вас не дошло?..»

Теперь дошло. Как дошло и то, что Панок — подполковник не по стукачам, у него иной профиль: со мной он только из–за Феликса вожжался. От начала до конца просчитала все контора, и даже президент с Шигуцким, которым зачесалось денежки за бомбу урвать, просчитаны были. У той конторы, которая — настоящая власть этой…

«О чем ты, Роман? — проглатывает удар Феликс. — Что–то ты не про то… Я готов согласиться, если ты согласен».

«Если я согласен?..»

Феликс оглядывается, будто в душегубке этой есть еще кто–то:

«А кто?»

Он, наконец, перестает меня вытирать и прячет свой аккуратный носовой платок — я сумел вытащить скомканный свой.

«Ты пришел спросить, согласен ли я, чтобы ты согласился?»

«Ну да… А как иначе?.. Я им сказал, что только при этом условии, потому меня и привели. Мы вместе, здесь моральный момент…»

Он ненавистен мне, этот Феликс… Он мне ненавистен, поскольку я только что, вроде, все понял — и он тем более мне ненавистен…

«И если я скажу, что нет…»

«Тогда так делаем, как сразу собирались… Печатаем и ожидаем, что из скандала получится».

Он тем больше ненавистный, чем больше пристойный… С перебором, слишком приличный, порядочный, хоть и чванливый. С Нобелем в голове, если за бомбы премии дают: дали же бандиту какому–то за борьбу за мир.

Только Феликс не знает, что печатать нечего. Все у Шигуцкого, который про это тоже не знает, но через день–второй догадается.

Шустырным я, пустым играю… Могут придохать. Вон и дверь незапертая открывается, и за спиной охранника молодцы, теперь уже те самые, и хитрый Панок входит, спрашивая:

«Закончили?»

«Нет! — кричит Феликс. — Посмотрите, что с ним сделали!»

«Как они вас, Роман Константинович… — удивляется Панок, который, наверное, тело умеет так расслаблять, что бей ты по нему, как по воде. И на молодцев наступает: — Кто приказал?..»