Олег Зоин - Вчера

Иногда в такие аквариумные ночи он ослабевал в борьбе с самим собой и тогда им овладевали воспоминания, подкрадывавшиеся тихонечко, как тени, из закоулков памяти, и ему становилось не то чтобы страшно, слова этого и заключённого в нём понятия он не понимал, а как–то не по себе. Так, однажды перед ним кандальным строем прошли годы, когда он, молодой перспективныйследователь, всегда державший хвост по ветру, пошёл в гору — тридцать седьмой, тридцать восьмой, тридцать девятый… Особенно часто приходило на ум первое успешно раскрытое дело, после которого с ним стали считаться. Оно зримо, словно завершилосьвчера, всплывало в памяти.

В то пасмурное сентябрьское утро далёкого тридцать седьмого года Петлюка вызвал начальник третьего отдела.

— Вот вам работка срочная, товарищ следователь. Постарайтесь быстро закруглиться и сразу доложите об исполнении!

Начальник отдела вручил Петлюку мешочного цвета скоросшиватель, где была подшиты три сиротливые бумажки — анонимное письмо на паровозного машиниста Харченко, махрового диверсанта и врага народа. Это он, Харченко, вывел из строя две недели тому назад паровоз «ЩТ» — 0369. В верхнем левом углу анонимки красовался фиолетовый регистрационный штамп и резолюция начальника отдела красными чернилами: «В расследование.» Дата и подпись. Затем ордер на арест гражданина Харченко Н. А. и протокол ареста именно этого нехорошего советского гражданина.

Петлюк расписался в журнале и козырнул.

— Иди, работай! — Благословил его начальник отдела, и Пётр по–большевистски приступил к выполнению должностного задания. Он звонил и приказывал, категорически запрашивал и ультимативно предлагал…

Уже через час конвоир ввёл Харченко на первый допрос.

— Садись! — Радушно предложил Петлюк, протягивая ни живому, ни мёртвому паровознику пачку смердючего «Волго — Дона». — Закуривай и не волнуйся. Мне надо посоветоваться с тобой кое о чём. Я тут одну контрухочу прищучить. Например, так… Допустим, нужно вывести из строя паровоз. Что контра может сделать?

— Да чего проще! — Отвечал повеселевший Харченко, понимая, что ему, собственно, ничего не грозит. — Ну, заклинил бы предохранительный клапан. Подшуровал бы, как следует, в топке и соскочил бы в чистом поле — полюбоваться в сторонке… Распёрло бы котёл на раз…

— Так. Хорошо. А «ЩТ» тоже можно таким способом кокнуть?

— Ну да! Какая ж разница. Любой паровоз.

— Ну, ты кури–закуривай! Теперь мне ещё вот что скажи, — продолжал следователь, что–то весело записывая, — ты в дизелях разбираешься?

— Угу! Есть немного…

_ А как, дизель испортить можешь? Расскажи.

— С правлятьтрудно, спортить — пустяк! Спусти воду из рубашки охлаждения и погоняй с часок. Там ему и крышка. А для чего это всё? — Поинтересовался–таки Харченко Николай Александрович.

— Ой, как надо, товарищ Харченко! Знаешь сам, дела у нас важные! Н авот, подпиши, что верно записано с твоих слов…

Харченко взял ручку, глубоко опустил её в медную чернильницу, отряхнул о бортик лишние чернила и крылышко давно утопшей мухи и, обстоятельно выводя нарядные ализариновые буквы, расписался.

— Хорошо пишешь, где науку–то изучал? — полюбопытствовал Петлюк, пододвигая скоросшиватель.

— Какая там наука, четыре года в ЦэПэШа отходил…

— А! Понятно, — пробормотал Петлюк, подёргал уставшие от долгой писанины пальцы и, откинувшись на спинку стула, затянулся «Волго — Доном».

— Вот видишь, гражданин Харченко, ты думал, что всё обойдётся, останется шито–крыто… Но нет, ЧеКа вас, подлецов, до одного переловит!..

— За что?! — Неслышно побелевшими губами пробормотал Харченко, наконец, сообразив, как его купил следователь.

— Молчать, предатель, — гаркнул на него вдруг ставший недоступно–грозным Петлюк и, нажав кнопку звонка, вызвал конвоира.

— Уведите эту контрреволюционную падаль! — скомандовал он чётко и презрительно, аккуратно накалывая листки протокола допроса на проволочки скоросшивателя. Взглянул, набираясь сил и уверенности, на портрет Учителя в полный рост, с рукой, заложенной за обшлаг строгой шинели. Захватив дело, поспешил на доклад к начальнику.

— Молодец! — Пролистав бумаги, похвалил руководитель. — Навот, возьми! Ещё одно срочное дело. Враги народа не дремлют, и партия надеется, что мы, чекисты, оправдаем доверие партии и народа…

— Слушаюсь! — Отчеканил Петлюк. — Разрешите идти?

— А куда ты так спешишь, Петлюк?

— У меня жена должна вот–вот родить. В роддом, что на Артёма, надо бы забежать…

— Ну, тогда валяй! — Разрешил начальник отдела. — Желаю хлопца. Пусть ещё один чекист подрастает!..

Но получилось всё наперекосяк. Надя в тот же день родила, но мёртвого мальчишку. Да и сама еле выкарабкалась. Забрав её через недельку домой, Петлюк даже на работе отпросился на пару дней, ухаживая за женой, пока не приехала её мать из–под Апостолова, и вопрос ухода за больной Надеждой разрешился сам собой. В один из этих неожиданно свободных дней Пётр не удержался и похвалился перед Наденькой успешным раскрытием дела паровозного диверсанта Харченко. Надежда ахнула, когда Пётр рассказал, как ему удалось перехитрить мужика. Когда же он добавил, что гад уже получил свои девять граммов, жена расплакалась, и с этого времени их безмятежной любви пришёл конец. Петлюк озлился на жену, и жизнь их, до того протекавшая без происшествий, вдруг запестрела скандалами, и так они гыркались, пока не началась война.

Когда с первых дней гитлеровского нападения в город на Днепре пришла большая суета, семья Петлюка, заработавшего за добросовестную работу свою первую шпалу, распалась естественным путём.

— Иди, гнида, откуда пришла!.. Ты мне не пара, — вызверился однажды Пётр и вытолкал Надежду на улицу. Поплакала Надя, да и подалась ночевать к подруге… А в субботу забрала вещички и переехала окончательно.

С тех пор Петлюк практически дома не бывал, даже ночевал в НКВД. Квартиру хорошенько запер, поменяв замок. У энкаведистов чуток ниже Малого Базара с год перед войной было построено прекрасное четырёхэтажное здание Управления. Под ним были обширные подвалы, оборудованные как тюрьма. В эти подвалы весь июль свозили всяких подозрительных людей, пойманных на дорогах или в лесопосадках. Были и такие, кто бросил военную службу, а были и бандиты, очень оживившиеся перед приходом немцев. Но был и многочисленный профильный контингент — всякая антисоветская контрреволюционная шушера, поспешно отловленная в ходе эвакуации. Некоторых из них ещё до войны не по одному году пасли, надеясь выявить связи, явки и базы…