Олег Зоин - Вчера

— Ну, вот, теперь, смотри… — дядя Андрей встал на колени и опустил перед собой пулемёт. Оказалось, что от пулемёта отгибаются две ноги и упираются в землю как бы для опоры.

— Это сошки, для упора и более легкого прицеливания при стрельбе… Ну, куда здесь пальнём, чтобы ни в кого не попасть? Давай вон по тому осокорю шарахнем. Будем брать повыше, чтобы дворы не задеть. А то тут у вас и пострелять негде…

Он лёг сбоку пулемёта с правой стороны, сказав мне ложиться прямо за прикладом.

— Вот так правой рукой обнимай приклад, а левой можешь упереться в землю. Так! Смотри в прицел, прикинь, куда полетят пули. Зри сюда! Прицельные приспособления пулемета состоят из прицела и мушки. Вон на конце ствола мушка. Усёк? А вот у тебя перед носом прицел. Направь ствол так, чтобы мушка расположилась в центре дерева, ближе к вершин. Дальше что? Зри в прорезь прицела и двигай прикладом тихо–о–о-нечко так, чтобы увидеть мушку. Увидел? Так и держи. Теперь указательный палец располагаем на спусковом крючке…

Дядя Андрей обнял меня левой рукой, а правой подправил приклад.

— Нажимай полегонечку на крючок, как начнётся стрельба, считай до трёх и отпускай крючок, понял? Айда!.. Жми!

Я дёрнул спусковой крючок, и наверное за долю секунды просчитал до трёх. Пулемёт страшно дёрнулся и грохнул выстрелами — та–та–та!.. С пяток гильз рассыпалось по траве.

Вороньё на осокоре взвилось чёрным облачком и, возмущённо горланя, закружило над деревом. С глубины кроны посыпались мелкие ветки и листья.

— Ты у меня настоящий мужик! — Погладил по голове дядя Андрей. — Ну давай ещё шарахни, — предложил он мне.

— Неа, я боюсь, — честно захныкал я.

— Не может быть, Симеоны боягузами не бывают, — возмутился дядя Андрей, удерживая меня у пулемёта.

Сзади раздалась и стала быстро приближаться отборная матерщина. Мы оглянулись. Над нами уже нависала дебелая фигура сержанта дяди Фёдора.

— Ну вы и даёте, мать вашу! Устроили стрельбище посреди села. А если какой колхозник согнётся? В штрафбат захотел, рядовой Конопатых? Тем более с минуты на минуту пополнение прибудет, штабных понаедет тьма… Ну–ка, по местам дислокации. Оружие — на место. А ты, Сенька, больше с дядей Андреем стрелять не ходи. Сопли лучше почаще вытирай и бабке с дедкой помогай. Понял?..

Однако, как не понять. Уж больно страшный мужик.

На следующее утро в хуторе началось сущее столпотворение. Действительно понаехало много машин, на них прибыло пополнение из тыла. Добавилось и начальства. По хуторским улицам, как малахольные, носились, украшенные антеннами, два «виллиса», поднимая столбы пыли и распугивая кур. В каждом водитель, на правом сиденьи офицер, сзади два автоматчика.

Я долго стоял в воротах и смотрел на эту кутерьму. Воротами у дедушки назывался заезд во двор, обрамлённый кустами жёлтой акации и обозначенный двумя красивыми деревами — ясенем и осиной.

После обеда я сделал вид, что немного поспал, разделив кампанию с дедушкой. Мы устроились на свежем воздухе под навесом, где деда сушил сено, укошенное вдоль Чавки. Но какой там сон, если в хате поминутно хлопали двери и по двору проносились то вестовые, то дневальные, то ротные командиры, которых вызывал на связь командир полка.

Даже в огородах вертелись солдаты, жгли костры, каждые два часа жрали тушонку и страшно матюкались. Некоторые ходили на ставок, стирали там свои гимнастёрки и портянки, купались.

В конце двора, там, где начинались грядки и делянки огорода, стояла летняя печка, выложенная из кирпича, небольшой столик, за которым мы в хорошую погоду, а это значит, что всё лето, когда обедали, когда ужинали.

Так там росла единственная яблоня, причём очень хорошая, «Белый налив». Бабушка её очень любила, потому что в довоенные годы она умела из этих яблок варить славное варенье. Ну а как война загудела, так мы эти яблоки просто сами по себе хрумали, потому что сахара на варку варенья было не достать.

Ну и вот, к чему я это говорю? После обеда к хате подъехал «виллис» с каким–то важным командиром. Он с ординарцем зашли в хату, и в светёлке начальник ругательски ругал и комвзвода связи лейтенанта Евгения, и радистку Таню.

Потом они все вышли во двор и закурили под старой грушей.

— Шашлычка хочу, лейтенант, — засмеялся майор, сверкнув золотой фиксой в верхнем ряду добротных белейших зубов.

— Организуем, товарищ майор, сейчас займусь. Пока вы съездите в Дыхановку и посмотрите, как там налажена связь, я всё и спроворю… — с побитым видом согласился дядя Евгений.

— Лады! — великодушно согласился начсвязи полка и, махнув ординарцу, пошёл с ним к стоявшему у ворот «виллису». Заверещал стартёр, и машина скрылась в пыли.

Лейтенант Евгений задумчиво почесал в затылке и позвал моего друга дядю Андрея, издевавшегося над шикарным аккордеоном.

— Ты это, значит, Конопатых, слыхал приказ майора? Шашлыком дело оборачивается. Он, собака, на Таньку глаз положил, вот и прирываетсяраз за разом. Что делать будем?..

— А што, видать, барана в этих галушечных краях не сыскать. Пойду пройдусь по улице, может где телёнка соображу… А вы тута пока насчёт костерка и дровишек к нему разберитесь…

Дядя Андрей вышел из ворот, а я хотел было увязаться за ним по хутору провожатым, но просекла бабуля, вышла к ясеню и сказала, чтобы от двора ни ногой!..

У школы крутились колхозники, пытаясь завязать отношения с военным начальством. Красный флаг на школьном крыльце уже который день полощется символом неистребимой советской власти. От крыльца отвалили два мужика и пошли к нашему двору, завидев дядю Андрея.

Оказалось, что это бригадир Трифон Трифонович Мартыненко и якобы партизан Толька Шаповал.

— Колхозный актив, што ль?.. — Поинтересовался дядя Андрей.

— Т а мы тутэчкы гуртуемося, шоб може чим допомогты вызволытэлям…

— Ха–ха–ха, сучары, однако, на ловца и зверь, как говорится, сам и вприпрыжку. Так, мужики, слушай мою команду. Тут начальство поминутно шастает, значит что? Положено подкормить полководцев. И лучше нету закусона, как шашлычок с дымком… Короче, нужен баран или телок. И — быстро. Одна нога здесь, другая — там. Поняли, комбайнёры?..

— Т а якжэ нэ зрозумиты… Тилькы телят шэ литом выризалы люды, бо нимци хотилы скотыну з собою гнаты… А баранив ни в кого нэма зараз. Можэ вивця згодыця? Е в одного дядька вивця, вин тэж партизан справжний, домовымося…

— Овца в самый раз. Тащите её, собаку, шустрее!

Колхозники, гордые доверием бойца, почти вприпрыжку понеслись в конец улицы примерно к Кучерям. И в самом деле, вскоре вернулись, таща на верёвке упирающуюся, грязную как подстилка в колхозной конюшне, всю в репьяхах овечку.