Рышард Клысь - «Какаду»

Вильям Хольт поспешно расписался на подсунутом листке.

— Прекрасно, — буркнул офицер и тут же добавил — А предателей мы сумеем призвать к порядку…

Хольт, опешив, смотрел на офицера и чувствовал, что кровь начинает понемногу приливать к лицу. Он быстро отвернулся, а потом смущенно спросил:

— А почему вы мне это говорите?

— А кому же я должен говорить?

— Я ведь ничего плохого не сделал.

— А кто вам сказал, что вы сделали что-то плохое?

— Вы говорили о предателях.

— Совершенно верно. А вы что, другого мнения?

— Конечно. Я не заслужил этого. Я всегда был преданным гражданином…

Офицер изучающе посмотрел на него.

— Кажется, вы приняли это на свой счет?

— Да. В комнате ведь никого больше нет. Только мы двое…

— Ах, вы, оказывается, не в курсе?

Хольт молчал, не зная, что ответить.

— У вас есть, наверное, дома радио? — спросил, не дождавшись ответа, офицер.

— Да.

— И вы не слышали сообщений?

— Когда? — спросил Хольт осторожно, не понимая, что тот имеет в виду.

— Сегодня утром.

— Нет, — ответил он. — Я не слышал.

— Тогда зачем держите его в доме?

— Что?

— Радио!

— Я был в отъезде, — солгал он.

Офицер присматривался к нему с подозрением.

— Не знаете, что вчера пытались совершить покушение на жизнь фюрера?

— Я был в отъезде, — сказал Хольт. — Я ничего не знаю.

Офицер поднялся со стула, подошел к деревянному барьеру, за которым стоял Вильям Хольт, вытянул из кармана пачку сигарет и угостил его. Закурили, и тогда офицер сказал доверительным тоном, словно выдавал ему тайну исключительной важности:

— В главной ставке фюрера группа предателей подложила бомбу с часовым механизмом.

— Не может быть!

— Я вам говорю…

— Бомба взорвалась?

— Взорвалась под столом, за которым сидел фюрер.

— Это ужасно.

— Эти мерзавцы подготовили все по первому классу…

«Жаль, что эта бомба его не убила, — подумал Хольт. — Надо было его убить».

— Надеюсь, она не причинила вреда фюреру?

— Вы угадали, — сказал с оживлением офицер. — Помещение главной ставки было совершенно разрушено, но на фюрере нет даже малейшей царапинки…

— Это потрясающе! — признал Хольт, искренне изумленный.

— Нашего фюрера хранит провидение.

— Да. Я тоже так думаю…

— А предателей ждет заслуженная кара.

— Поймали их?

— А что бы вы хотели?

— Их должны покарать…

— Они схвачены и сейчас ждут военно-полевого суда.

— Их следует наказать очень сурово.

— Их повесят.

— Правильно, — с готовностью согласился Хольт. — Виселица — лучшее наказание для предателей.

В молчании они докурили свои сигареты. Офицер взял со стола приготовленные для Хольта документы и подал их ему.

— Когда и куда я должен явиться?

Офицер посмотрел на него.

— Сегодня в двадцать ноль-ноль на Западный вокзал, — объяснил он официальным тоном. — На перроне вас будет ждать офицер связи. Он доставит вас до места назначения. Это все. Желаю вам счастливого пути…

«Черт бы тебя побрал! — подумал Хольт со злостью. — Ты, здоровый, откормленный бык! Знаешь, где у меня твои пожелания?»

Однако он подал ему руку, потому что офицер протянул свою первым, и сказал с принужденной улыбкой:

— Спасибо, надеюсь, дорога будет удачной.

Он пошел к выходу, но в дверях задержался:

— Забыл еще спросить у вас, что мне нужно взять с собой?

— Ничего, — сказал сухо офицер. — Вам ничего не понадобится. А если вы имеете в виду одежду, возьмите что похуже. И так у вас заберут ее на склад.

«Ясно, — подумал с горечью Хольт. — Зачем покойнику в гроб хорошую одежду?»

Выйдя из ратуши, он сразу пошел в магазин. Но Гертруду уже не застал, она, как у них было с утра договорено, ушла домой, а обе продавщицы, пользуясь минутой затишья, считали дообеденную выручку кассы. Он коротко поздоровался с ними и прошел в контору рядом с магазином, где стал приводить в порядок квитанции и торговые документы. Это не заняло у него много времени. Он спешил. Проработал не больше часа, но сделал все, чтобы наиболее важные дела, связанные с фабрикой, оставить в состоянии, которое могло бы удовлетворить даже самого придирчивого налогового инспектора. Лучше не забивать себе потом этим голову. Вскоре у него и так будет достаточно поводов для тревог. К тому же хотелось избавить Гертруду от хлопот. Не верилось, что она сможет справиться со всеми обязанностями, которые теперь на нее свалились. Однако другого выхода не было, волей-неволей придется смириться с тем, что она возьмет в свои руки многочисленные дела по дому и на фабрике. Он утешал себя, что это не протянется долго. Надежда на скорый конец войны стала для него в эту минуту как бы новым символом веры. Он горячо цеплялся за нее, не в состоянии думать ни о чем другом. Стал даже прикидывать, что изменит или улучшит на фабрике, когда после капитуляции вернется домой. Старался забежать вперед, не принимая в расчет ни грозные последствия войны, ни навязанную ему новую роль солдата. Он все еще не мог относиться к этому серьезно, хотя понимал, что через несколько часов будет втянут в непонятные и таинственные события, но боялся думать об этом, и по-настоящему до его сознания доходило лишь то, что у него осталось уже мало времени.

Уладив самые важные дела, он вернулся домой. В этот день Гертруда проявила к нему максимум доброты, заботы и понимания. Все время держалась крайне деликатно и не плакала, как это заведено у многих женщин в подобных обстоятельствах, за что он был ей очень благодарен и даже немного удивлялся ее умению так прекрасно владеть собой. И если бы не особая нервная спешка, которая чувствовалась во всех действиях Гертруды, то этот день, наверное, ничем не отличался бы от других, прожитых ими вместе.

За стол они сели на час раньше обычного, и Гертруда подала роскошный обед, слишком роскошный по нынешним временам. На первое был его любимый томатный суп с вермишелью, на второе — жареный карп, а потом фаршированная савойская капуста и телячье филе с яйцом. На десерт — бисквиты, вино и персиковый консервированный компот. Стол, уставленный блюдами, выглядел совсем как в сочельник. Но Вильям ел немного и, хотя до отъезда оставалось еще несколько часов, каждую минуту смотрел на часы, кушанья, которые он накладывал себе на тарелку, отличались, как ему казалось, иным вкусом, чем обычно. Он с трудом проглотил десерт и отодвинул от себя тарелку с чувством облегчения.

— Ты приготовила сегодня прекрасный обед, Гертруда, — сказал он с улыбкой.

— Тебе действительно понравилось?

— Очень! — солгал он, чтобы сделать ей приятное. — Я давно не ел так вкусно…

— Я рада, что доставила тебе удовольствие.

— Огромное, — сказал он. — Ты даже не представляешь, какое огромное…