Александр Морев - Коллекция: Петербургская проза (ленинградский период). 1970-е

— Ну, что с признаками? — спросил Бушуев санинструктора на улице.

— Зря я с этим делом связался, — бесстрашно заявил Евсеев.

— Приказ будет и не то сделаешь! — прошипел старший лейтенант.

— Это верно, — дружелюбно согласился сержант.

Утром в Бугаевку стали прибывать роты других батальонов. Пришел саперный взвод. Над деревней пролетел «кукурузник» — самолет также привлекался к операции по прочесыванию местности. Операция была задумана широко, батальоны из других полков дивизии должны были выслать цепь навстречу цепи, которая будет двигаться со стороны Бугаевки. Безрукий председатель колхоза толпился со своими бабами у кирпичного развала, кое-как прикрытого крышей, — здесь размещалось правление артели. У него был с бабами уговор. Как от немцев очистят местность, так пойдет пахота, — хотя на чем, неизвестно — ни трактора, ни коня ни одного не имелось.

(Члены ВКП(б) сельской ячейки, рекомендовавшие председателя колхоза «Путь к коммунизму» т. Огольцова Ф. И. принять в партию, писали:

Отец Огольцова — Огольцов И. И. с момента организации колхоза был руководителем полеводческой бригады. В своей работе использовал передовую мичуринскую агротехнику.

Огольцов Ф. И. закончил 7 классов, а затем курсы трактористов. Хотел стать летчиком, посещал районные курсы планеристов.

Ушел на войну добровольцем. Имел тяжелые ранения, демобилизован по инвалидности. Награжден медалью «За боевые заслуги».

Отец Огольцова — Огольцов И. И. и его брат — Огольцов Т. И., а также жена Огольцова И. И. — Огольцова О. К. были расстреляны оккупантами как коммунисты.

Огольцов Ф. И. выпивает, не сдержан на язык, но при наличии этик недостатков может быть принят в ряды ВКП(б), если даст твердое обещание работать над повышением своего идейно-политического и морального уровня.

Из протокола заседания райкома ВКП(б) от 7 февраля 1943 года по вопросу утверждения решения первичной партийной организации д. Бугаевки о приеме Огольцова Ф. И. в члены ВКП(б):

Секретарь райкома Румянцев:

— Товарищ Огольцов, ты понимаешь всю тяжесть ответственности, которые берут на себя товарищи, рекомендующие принять тебя в ряды нашей партии? Ты готов оправдать их доверие?

Огольцов:

— Я уже с выпивками начал бороться. И с языком своим. Нам бы сев провести. Не посеем — конец Бугаевке.

Секретарь райкома:

— Нам подсказки не нужны, товарищ Огольцов. Чем можем, тем колхозу «Путь к коммунизму» поможем.)

От скопления народа, от солнечного денька, от стрекотания «кукурузника», суеты командиров, отвыкших за мирную весну от полевых карт, на которые утром они нанесли полосы для прочесывания, на улицах воцарилось праздничное одушевление. И вот деревня опустела, солдаты за ее околицей вытянулись цепью, а потом ушли в степное марево, как на подвиг.

Что касается вчерашнего случая с Евдокией, то все жители о нем уже знали, хотя непонятно, как такие вещи узнаются, ибо Бушуев всегда молчал. Евсеев и подумать не мог о том, чтобы кому-нибудь открыться, ибо считал, что они вместе со старший лейтенантом Бушуевым опозорились. Евдокия же из хаты не выходила и никому не исповедовалась. Но тем не менее деревня знала, что военнослужащие имели специальное задание — что-то увидеть в том бабьем месте и кому-то доложить. То, что исход дела был не ясен, действовало на всех баб плохо, потому что могут начать искать у всех баб — начальство оголтело и упорно. И отдавать все равно придется, хотя пока неизвестно что.

В двух километрах от Бугаевки шла балка, в которой немцы нагородили землянок и блиндажей. Пока пехота перекуривала, саперы щупами да миноискателями шныряли по балке. Мужики они пожилые, не спешат, но дело двигается. Один из них сунулся в землянку, а там в углу нечто зашевелилось. Сапер онемел. Выскочил на свет. Можно гранату кинуть, а потом посмотреть, что там шевелится. Но начальства много. А вдруг свой туда затесался.

— Отделенный, чуешь, кто-то там барахтается.

— Неужто диверсанты! Братва, кто-то в землянке засел! — оповестил сержант окрестности.

— Звать надо пехоту, наше дело мирное.

Пока отделенный ходил за автоматчиками, сапер не выдержал, заговорил:

— Ты кто там, свой или чужой?.. Вылазь своей волей, а то хуже будет… Я тебе хенде хох говорю, понял?.. Выходи — не ломайся. Никуда не уйдешь, нас тут тыща. Граната в трубу — и дело с концом. Ну и дурак ты, скажу я тебе!..

Потом сапер посвистел и позвал, как собаку, — и такое ведь могло быть. Спутать человека с собакой в темноте вполне можно. Но только своих товарищей рассмешил.

— Ты бы его «цып-цып» позвал. Или «кис-кис».

Но тут показалась пехота. Все посматривали на некоего Вальку. Парень, сразу видно, отчаянный и злой.

(Валька — Валентин Петрович Козырев, 1917 г. рождения, родителей не помнит. Воспитывался в детском доме № 2 г. Ижевска, штамповщик завода «Промчас» им. Ворошилова. Беспартийный. Активно участвовал в работе бригады содействия милиции — «бригадмил».)

Валька с грохотом метнул в землянку дырявую канистру, за канистрой в темноту нырнул сам. Пауза, а затем послышалось:

— А ну вставай, вонючка! Руки, руки вверх!..

Другие хлынули в подземелье. На нарах лежал фриц в шинели, в сапогах, и даже зимняя шапка держалась у него на голове. Валька взял его за ворот шинели и потащил на свет божий. Здесь стало видно, что немец чуть жив. Пленный с головы до ног оброс грязью — налипшими перьями, сеном, ошметками глины, а может быть, г… На штанах расползалось мокрое пятно. Но никто не смеялся, ибо умирающего смех уже не унизит.

Саперы и пехота окликнули друг друга и пошли дальше. С пленным остались трое. Среди них был Евсеев. Они поставили пленного на ноги и повели в деревню, подталкивая оружием, потому что отвращение и безразличие к этому немолодому уже врагу были сильнее жалости.

— Пули на гада жалко, — оправдался один (1913 года рождения, горновой магнитогорской домны, холост). А другой (возчик архангельского леспромхоза, бывший уголовник: «мелкие кражи государственного имущества») вставал перед пленным и проверял: «Ну как, Гитлер капут? Говори: хайльгитлер капут!..»

Немец глотал слюну и качался. Да и видел ли он своих конвоиров?! Да и понимал ли он, где он и что? А может, понимал лучше всех, и это конечное знание сделало его недостижимым для покушений случайных людей со случайными вопросами?

Уже показалась деревня — там начальство, там занятие для них еще какое-нибудь придумают. А тут на горке, на солнце и на ветерочке можно неплохо покурить да перемотать портянки.

Немцу — грозе этих мест — приказали садиться. И тут же сами расположились.

— Так что же выходит: он месяц здесь по балкам скрывался? — стал рассуждать Евсеев.