Самсон Агаджанян - Опаленные крылья любви

Она грустно улыбнулась, пошла в спальню и, не раздеваясь, легла на кровать. Как только голова коснулась подушки, Наташа моментально уснула.

Проснулась она глубокой ночью. Какое-то время молча прислушивалась к удивительной тишине. Потом встала, посмотрела на часы и включила телевизор. Диктор говорил о подбитых танках, о боях, которые шли на улицах. «Опять где-то на Западе воюют», — подумала она, выключила телевизор и пошла на кухню. Но, не дойдя до нее, резко остановилась, побежала назад и вновь включила телевизор. На экране показали танкиста, лицо его было залито кровью. И как только услышала, что бои идут на улицах Грозного, невольно произнесла:

— О Господи! Да как же Ты мог такое допустить?

Она беспомощно села на диван, подумала об Умаре, и вдруг ее охватил страх, что он уедет в Чечню… Телеэкран показывал трех российских офицеров, захваченных чеченцами в плен.

Прошло десять дней, а Умара не было. «А вдруг он уже в Чечне?» — со страхом подумала Наташа и тут же позвонила в приемную министра обороны.

— Здравствуйте, вас беспокоит жена Кархмазова. Вы не подскажете, когда муж вернется из командировки?

— Здравствуйте, Наталья Дмитриевна. Генерал Кархмазов в данную минуту находится у министра обороны.

Ей стало обидно, что Умар вернулся и даже не позвонил домой.

— А давно он вернулся из командировки?

— Нет. Он только что приехал.

Она положила трубку и стала ждать звонка. В томительном ожидании проходили минуты за минутами. «Что они так долго совещаются?» — нетерпеливо поглядывая в сторону телефона, думала она. Звонок раздался лишь через два часа. Она схватила трубку.

— Наташенька, здравствуй!

— Ты почему так долго молчал? — не отвечая на его приветствие, с обидой спросила она.

— Соскучилась?

— Я — да, а ты?

— Я еще больше?

— Что-то трудно в это поверить.

— А ты что, сомневаешься?

— Ты когда дома будешь?

— Наверно, через два дня.

— Опять уезжаешь?!

— Да.

— Если не секрет, куда?

— Никакого секрета. Через минуту еду в Джизак.

— У меня такое впечатление, что ты работаешь не в министерстве обороны, а в министерстве иностранных дел. Вечно в командировках…

— Такая у меня должность, милая. Ты лучше скажи, как ты себя чувствуешь?

— Если я тебя не вижу по нескольку недель, как ты думаешь, хорошо я себя чувствую?

— Наташенька, не сердись на меня. Я безумно люблю тебя. Ты слышишь? Безумно люблю и безумно скучаю… Все, Наташенька, я поехал! Вечером позвоню.

— Погоди… Ты слышал, что в Чечне творится?

— Слышал и видел по телевизору.

— И как ты к этому относишься?

— Как и раньше.

— Знаешь, что я подумала?

— Догадываюсь. Ты подумала, что я улетел в Чечню.

— Ты читаешь мои мысли.

— А вот то, что ты так подумала, меня удивило и, откровенно говоря, даже обидно стало.

— Почему?

— Думаю, ты сама догадаешься. До свидания.

Она прислушалась к коротким гудкам, улыбнулась. Поняла, почему он обиделся. На сердце стало немного легче.

Вечером раздался звонок. Она подняла трубку и, словно продолжая дневной разговор, спросила:

— Умарчик, а ты на меня случайно не обиделся?

— Еще как обиделся.

Она засмеялась.

— Тебе весело? А вот мне нет.

— Хочешь, подниму твое настроение?

— После того разгона, который ты учинила днем, думаю, это тебе не под силу.

— Умарчик, ты меня сильно любишь?

— А что, любовь бывает сильная и слабая?

— Ты не ответил на мой вопрос.

— Ты прекрасно знаешь, как я тебя люблю.

— Твои слова признания в любви ушли в прошлое, я хочу именно сейчас услышать живое твое слово и не по телефону, а наяву.

В трубке раздался смех.

— К сожалению, я не волшебник и под рукой у меня нет лампы Аладдина.

— Без лампы Аладдина можно обойтись. Сколько часов езды до Ташкента?

— Три.

— У тебя под рукой твоя служебная машина. Всего три часа езды. Ты слышишь меня? Всего три часа езды. Я хочу, чтобы ты приехал и признался мне в любви.

— Наташа, ты требуешь невозможного…

— Если любишь меня по-настоящему, ничего невозможного для тебя не должно быть! Я жду.

Она быстро положила трубку. Улыбаясь, посмотрела на часы, и пошла на кухню готовить для него еду.

Прошло три часа, она подошла к окну. На улице тускло горели фонари и было безлюдно. «Неужели не приедет?» — с тоской подумала она и хотела отойти от окна, но увидела фары приближающейся машины. Сердце учащенно забилось. «Волга» резко остановилась у подъезда. Из нее выскочил Умар и бегом направился в подъезд. «Сумасшедший!» — прошептала она и побежала открывать дверь.

Они долго стояли обнявшись. Положив голову на его широкую грудь, Наташа слушала, как бьется сердце Умара.

— Мне пора, — тихо сказал он.

— А я приготовила тебе поесть.

— Спасибо, но я действительно не могу.

— Умарчик, еще минут пять.

— Наташенька, ровно в шесть проверка боеготовности дивизии, меня будут ждать мои подчиненные, и я не имею права опаздывать.

Он выбежал на улицу, сел в машину, повернулся к водителю.

— Снегирев, в нашем распоряжении три часа сорок две минуты. Вопросы есть?

— Никак нет, товарищ генерал.

— Тогда полный вперед!

«Волга» на большой скорости вырвалась из города и понеслась по широкой трассе. Умар постоянно поглядывал на водителя. Солдат был молодой, и он боялся, чтобы тот не уснул за рулем. Ему самому было не до сна. Гнетущие мысли не давали покоя. События в Чечне его сильно встревожили, он боялся за судьбу сына. Как военный человек, он прекрасно понимал, что попытка оппозиции штурмом взять Грозный и свергнуть Дудаева закончится полным провалом и это будет хорошим поводом для Кремля двинуть регулярную армию на Грозный. «Из этой затеи ничего не выйдет, — рассуждал он. — Чечню таким способом на колени не поставить». Он был против силового" метода удержания Чечни в составе России, но понимал, что при амбициозных взглядах и характере Дудаева у Кремля другого выхода не было. Умару стало обидно за себя, что в трудные минуты для его народа он остался за бортом событий, происходящих на его родине. Иногда в нем пробуждалось самолюбие: бывшие полковники стали государственными деятелями на Кавказе, а он, боевой генерал, по существу остался без дела. «Кого ты обвиняешь? — часто задавал самому себе вопрос. — Кто в этом виноват? Тебе Дудаев предложил должность, почему ты отказался?»

Колеса налетели на яму, и машина сильно подпрыгнула. Умар посмотрел на водителя. Тот, крепко вцепившись в баранку, напряженно смотрел на дорогу.

— Снегирев, ты не устал?

— Никак нет, товарищ генерал.

— Если устал, давай я поведу.

— Не устал, товарищ генерал.

Умар улыбнулся. Солдат ему нравился. Он закрыл глаза, и перед ним возникла вчерашняя телевизионная передача из Москвы, где репортеры показывали горящие танки на улицах Грозного и ликующие лица чеченских солдат. На душе стало тоскливо и, словно наяву, увидел лицо сына. Тот осуждающе смотрел на него. Умар мысленно ответил ему: «Я понимаю твое осуждение: в трудную минуту для родины я остался в стороне. Но и ты должен понять меня! Переход на сторону Дудаева для меня означает войну против русских, на это я никогда и ни при каких условиях не пойду. Только вместе с Россией я вижу нормальный цивилизационный путь будущей Чечни. Перейти на сторону оппозиции тоже не хочу и не могу. Для меня это означает войну против собственного народа, разделенного по вине Дудаева и Автурханова на два враждующих лагеря. Нейтральное положение, в котором я очутился, меня больше угнетает, чем ты думаешь».