Галина Лифшиц - До свадьбы доживет

В общем, поговорили мы от всей души. Она мне полностью открыла глаза: и на то, что Миша переводит дочке деньги. Немалые деньги, кстати говоря, и на то, что Ася ребенка ему показывать отказалась наотрез: бросил, так бросил. Деньги берет, а дочь не показывает! Вот как! А девочка – копия отца, просто смотреть больно – точная копия, вплоть до улыбки, походки, жестов. Сын наш на отца совсем не похож: все взял от меня. А та, которую он бросил, когда она еще и не родилась, полностью его повторила.

– Вот это да! Бедная девочка, – невольно вырвалось у Тины.

– Получается, все бедные: и Ася, и девочка, и Миша. И все это я устроила, потому что мне так захотелось. Но меня очень испугало, что он мне ни слова не сказал. Понятное дело, не хотел волновать и все такое. Но – скрыл. Значит, умеет скрывать и, в случае чего, скроет многое другое.

– Все умеют скрывать. Абсолютно все. Разве нет? – отозвалась Тина.

– Да. Главное, не считать себя самой умной. А я считала. И просчиталась. Ну, вот. Поговорили мы там, в музее. Как я еще в себе силы нашла не попросить эту секретаршу со мной «дружить». Встречаться, болтать как бы ни о чем, надеясь, что она что-то еще расскажет. Еле сдержалась. Вот с тех пор и начались мои муки. Я ничего не сказала Мише. Ни слова. Всю информацию постаралась забыть, знала, что в ней моя погибель. Как смерть Кащея – в игле, которая в яйце, которое в дупле дерева, которое в непроходимой чаще. Но, конечно, я про эту дочку помнила. Каждый день. Мне было интересно, правда ли она так похожа на Мишу, правда ли, что они не видятся. Но мало ли что… Главное: я за это время Мишу очень полюбила. По-настоящему. Выходила замуж за трофей в своей охоте, а через годы полюбила так, что при мысли о расставании у меня в глазах темнело. И темнеет. Я же до сих пор не знаю ничего про его отношения с дочерью. Она на несколько месяцев старше моего Степки. И у них фамилия и отчества одинаковые. Я пару лет назад додумалась поискать ее в социальных сетях. Нашла в фейсбуке. Даже сомнений никаких не было: она. Одно лицо с Мишей, даже страшно, как обвинение мне. Но у нее вся информация доступна только друзьям. Так что ничего не знаю: ни где живет, ни где учится, замужем ли. Захожу время от времени, смотрю на нее – и это все. И все время думаю о наказании. Я же теперь взрослая дама, много случаев знаю. И знаю, что на чужом несчастье счастья не построишь. Точно! Такая формула – безошибочная. Я вот с той встречи в Пушкинском (уж сколько лет прошло) с каждым днем все несчастнее делаюсь. Все наказания жду. Помнишь, Миша вчера про преступление и наказание говорил?

– Помню, еще бы. И смотри, как интересно. Первое его преступление, заяц этот – это как предупреждение, правда? Предупреждение ему о его судьбе. Он совестливый человек, – задумчиво сказала Тина, – А второе – уже не зайца съел. Получается, он судьбу своему же ребенку очень сильно изменил. Это если мягко выражаться. Дочь без отца – как с этим жить?

– Как ты думаешь, бросит он меня? – почти выкрикнула Лена.

В голосе ее звучали слезы.

– Не знаю. Почему обязательно бросит?

– А вдруг он с этой Асей общается? Вдруг они помирились? Вдруг он видится с дочерью? И придет однажды, скажет, что нам нужно поговорить, и предложит подписать согласие на развод. Ведь может же такое быть? Он же уже такое делал! Ему не впервой!

– Все может быть. Откуда мне знать? Но, Лена, если ты думаешь о наказании, то, может быть, твое наказание как раз в том, что ты все эти годы живешь в страхе и в ожидании чего-то ужасного. Это ведь страшная жизнь, не позавидуешь, – задумчиво произнесла Тина, – И еще – подумай: вот ты страдаешь, понятное дело. А муж твой как страдает? Если он о такой ерунде, как съеденная шоколадка, помнит, то тут уж – страдание настоящее. Может, он и не думает о том, чтобы тебя бросить. Извлек уроки. Мне кажется, извлек.

Лена с надеждой посмотрела на Тину. Похоже, она получила сейчас какое-то утешение. Или надежду на утешение. Хотя, сказать по правде, Тине совсем не хотелось ее утешать. Получалось, как в сказке – битый небитого везет. Благополучная во всех отношениях женщина, обладающая несметными богатствами, живущая с выдающимся человеком (в том, что Михаил – человек выдающийся, у Тины сомнений не было) – и эта женщина, его жена и мать его сына ищет сейчас моральной поддержки у той, чья жизнь растоптана. Странно как-то. Привычка потреблять, неистребимая, многолетняя. Но что может дать ей она, Тина?

– А как ты думаешь, за что ты получила свое испытание? – словно прочитав чужие мысли спросила вдруг Елена.

С чужой болью жена олигарха считаться явно не умела. Ей важно было нащупать способ удержать мужа, набраться полезного опыта.

– Я не знаю, за что я получила, – резко ответила Тина, – И думать об этом не хочу. А за что все это свалилось на Асю, ты не думала? Может, найдешь ее, спросишь?

– Да. Прости, – опомнилась Лена, – Я не о том спросила. Мне о себе надо думать. Я была молода, стремилась к цели. Я хотела выиграть и получить свое.

– Ну? И получила. В чем суть мук?

– Я тогда не знала, что когда получаешь свое любой ценой, за это приходиться расплачиваться.

– И чем же ты расплачиваешься? – возмутилась Тина, – Ведь муж твой при тебе, имущество при тебе, статус твой, опять же, высокий и незыблемый.

– Страхом. Я расплачиваюсь страхом потерять любимого человека, – немедленно ответила Лена.

– Любимого человека… – задумчиво повторила Тина, – А ты уверена вообще-то, что ты его любишь? Что в принципе умеешь любить кого-то, кроме себя. Если бы ты его любила, то была бы просто счастлива каждому дню, что с ним вместе проводишь. И будь что будет, лишь бы ему было хорошо.

– Такой любви не бывает, это выдумки, – жестко ответила Елена.

– Значит, любить – это обязательно владеть и контролировать. Нормальный глянцевый вариант. И первая заповедь глянца: возлюби себя на веки веков больше всего на свете. Ты меня не поймешь. Мы на разных языках говорим.

Они уже далеко ушли вдоль озера. Пора было возвращаться. Приближалось время ужина. Тине захотелось еще кое-что сказать, чтобы подвести итог. Обидится ее собеседница? Ну и пусть. В конце концов не она, Тина, завела этот душещипательный разговор. Она тут по работе. Выполнит программу пребывания и распрощается навсегда.

– Я одно поняла за то время, что в себя приходила. Обманщики всегда несчастны. Любой обман – мерзость. И каждый это прекрасно понимает. Рано или поздно до всех доходит. Каково это – жить и чувствовать себя мерзавцем, а? А больше мне нечего сказать. Театр хорош в театре. А в жизни он рано или поздно удушит.

Елена кивнула в ответ на ее слова, как китайский болванчик.

Мимо них прошли бабушка с ребенком лет трех.

– Тити! Тити камить! – говорил ребенок.