Галина Лифшиц - До свадьбы доживет

Неужели русские? Хотя – почему бы и нет?

– Птичек кормить! – подтвердила бабушка, – Завтра опять будем птичек кормить.

Бабушка была в пуховом сером платке и справных зимних сапогах. Зима, конечно. Декабрь. Только в Монтрё было сегодня днем +10. Ну и что? Все равно же зима. Русская бабушка была одета так, как искони положено одеваться зимой. Хорошо, что не в валенках с галошами.

– Тити! Тити камить! – настаивал ребенок, показывая ручкой в варежке в сторону озера.

Тина и Лена переглянулись и улыбнулись друг другу.

– Няня! Тити камить! Аааааа! – потребовал малыш, стремясь криком победить непреклонную судьбу.

– Сейчас ужинать пойдет Андрюша, – ласково, но непреклонно отвечала судьба, – Пюрешку кушать. Потом в ванночку. Няня сказку почитает. И баиньки. А птички – завтра. Не улетят птички. Никуда не денутся.

– Аааааааа! – протестовал непокорный русский мальчик.

– А будешь кричать, все птички улетят. Испугаются и пшшшшшш! Полетели-полетели в дальние края, – объявила няня.

– Андюся тозе в дальние кая! Тити камить!

– В дальние края лететь долго. А птички сейчас – вон они. Завтра возьмем булок, и накормим птичек.

– Многа буляк!

– Мешок булок возьмем завтра и много птичек накормим.

Малыш плелся, не оглядываясь больше на озеро. Уговорили его, уломали.

– Из нашего дома, – пояснила Елена, – почти одни русские все и скупили. Там пониже квартиры не такие дорогие. Вот у этого мальчика, Андрюши, маме знаешь сколько лет? Двадцать один!

– А папе сто! – иронически продолжила Тина.

– Ну, почти, – горько хмыкнула Лена, – Шестьдесят семь. Тоже…

– Не хрен собачий, – подхватила Тина.

– Ага. Смышленый мальчик. Вот – няню ему привезли. Хорошая няня, старается, заботится о нем. Папа в Москве большую часть времени. Деньги кует. А мама пользуется радостями жизни.

– Няня такая аутентичная! – восхитилась Тина.

– И мальчик тоже. Видела? Шубка, шапка, варежки.

– «Шалун уж отморозил пальчик», – процитировала Тина, – Вот бы Набоков тут увидел. Обалдел бы.

– Все уже со своей судьбой рождаются, кто с русской, кто с немецкой, кто с французской… – начала было Лена и вдруг продолжила невпопад, – Слушай, а что если он от меня к этой вашей Кире уйдет, а? Вспоминал ведь вчера… Первая любовь…

– Ты что? – засмеялась Тина, – Кире пятьдесят пять. Они с мужем – душа в душу живут. Он ее слушается, как младший офицер генерала. У нее жесткие правила. Не забалуешь. Тем более там преступление было совершено, сама же знаешь.

– Пятьдесят пять – делу не помеха, – вздохнула Лена.

– Да перестань. Это не то, чего ты можешь бояться.

– Асю? Да? – с придыханием спросила бедная супруга олигарха.

– Вообще ничего не бойся. Живи и радуйся. Смысла нет себя терзать.

Они подходили к прекрасному дому из зеркального стекла, похожему на океанский лайнер.

– Проголодалась! – сказала Елена, – А ты?

– Ужасно!

– Пошли скорее, ужин нас уже ждет.

Тине удалось в свой свободный день съездить за новогодними подарками для своих. Своих у нее теперь было очень мало: Луша, Лиза, Васька, которую она так и не успела повидать перед отлетом в свою неожиданную командировку. Лушка обрадуется новому платью, Лиза – серебряному браслету. А вот чем Ваську порадовать? Случайно забрела Тина в магазинчик, который называется в Швейцарии брокенштубе, торгующий всяким старьем, и обнаружила там картину, написанную неумелым и при этом талантливым художником, а потому яркую, самобытную. Это был портрет девочки лет пяти на деревянной лошадке. Ярко-вишневый фон оттенял серую в яблоках лошадку и большеглазую серьезную всадницу в пронзительно-синем платье с оборками. Радость жизни так и изливалась с полотна, заставляя улыбаться. Такую картину мог создать или ребенок, или старик. Хозяйка магазинчика, заметившая интерес Тины, рассказала, что портрет этот сделал давным-давно один счастливый старый человек.

– Это его внучка. Прекрасная женщина была, образованная, врачом стала, невропатологом. И прожила долгую яркую жизнь. Умерла недавно, девяносто семь лет ей было. У нас принято ненужные вещи отдавать старьевщикам на продажу. Вот мне и принесли. Наша семья с их семьей веками по соседству живет.

– Как же они отдали такую дивную картину? – поразилась Тина.

– Ну, после этой женщины осталось много настоящих портретов, кисти известных художников. А эту наследники недооценили. Для них это мазня. А по мне – так шедевр.

– И по мне – тоже, – не скрывала своего восторга Тина, – Сколько вы за нее хотите?

Хозяйка немного подумала:

– Я вижу, что вам картина нравится. Значит, она попадет в хорошие руки. Далеко она поедет из наших краев?

– В Россию, в Москву, – сообщила Тина, – Эта девочка, которой уже нет, удивительно напоминает другую девочку, которой сейчас пятнадцать лет. Это моя крестница. У нее точно такие глаза и такие же волосы, и взгляд – умный, серьезный, но не печальный. Я хочу подарить ей этот портрет с пожеланием долгой и счастливой жизни.

– Двадцать франков, – сказала хозяйка, – Цена символическая. Но деньги должны быть заплачены, просто на счастье. И я напишу вам имя этой женщины. Пусть ваша крестница знает и автора, и модель.

Тина не ожидала такой цены. Двадцать франков – меньше, чем восемьсот рублей! Вот повезло так повезло.

Вернувшись, Тина похвасталась добычей.

– Ты везучая! – восхитился Михаил, – Считай, даром получила такую красоту. Ох, я из-за тебя начну примитивную живопись собирать. В ней столько силы и радости – садись, любуйся и заряжайся.

– Как вода перед телевизором, – засмеялась Тина.

– А вот как понять, если не специалист, – задумчиво спросила Лена, – Какая картина ценная, а какая – мазня. Я, конечно, могу в разные брокенштубе поехать по всей Швейцарии и все картины там у них скупить. Так Миша скажет: «На помойку». А ты вон купила – он в восторге. Нет, конечно, я вижу: яркие краски, весело. И личико у девочки красивое получилось. И что?

– Ну, может быть, если долго будешь смотреть, почувствуешь, что все тут дышит любовью и счастьем. И сможешь даже понять, какая судьба ждет эту девочку: долгая жизнь, серьезный труд, много близких рядом. Кто-то почувствует с первого взгляда, а кому-то поначалу время нужно. И терпение, – пояснила Тина, – Бывают картины плоские. Кусок картона или холста и краски поверх. А бывают такие, что засасывают в себя. Взглянешь – и вот ты уже в иной реальности. Просто многие себе не доверяют. Не расслабляются, фантазировать не хотят.

– Я, кажется, начинаю понимать, – удивилась Лена, – А знаешь что? Могу я тебя попросить давать мне уроки? Вот ты сейчас объяснила, и я что-то почувствовала. А раньше – никак.

– Как же я смогу давать уроки? По скайпу? – пошутила Тина, – Это же надо по музеям ходить, у картин останавливаться, смотреть, думать, ловить собственные ощущения.