Михаил Найман - Плохо быть мной

Нужный фильм был там, где указал продавец, на обложке молодой человек на фоне света, бившего из открытой двери в темную залу, наверху сообщалось, что это режиссерский дебют некоего Шона Малькольма. На обратной стороне кассеты — фотографии снятых в нем актеров, в том числе Патрика. Было написано, что Патрик отлично сыграл в этом фильме. «Незабываемое исполнение Патрика Демпси», — вот что было написано. «Пронзающая насквозь роль Патрика Демпси заденет вас до глубины души», что-то в этом роде. Еще — что фильм выиграл приз на Британском фестивале независимого кино и на фестивале в Эдинбурге как лучший английский фильм.

Я держал кассету в руках и не знал, что с ней делать. Продавец возился с телевизором. Я постучал кассетой о ладонь.

— Знаете этого актера? — спросил продавца.

— Которого? — спросил продавец, не отрывая взгляда от экрана.

Я показал.

— Нет. Берете?

— Нет. Между прочим, хороший фильм.

Он опять уставился в телевизор. Мне не хотелось уходить. Я увидел, что он под прилавком вставил в видак свою кассету и собирается смотреть. Я решил присоединиться и поглядеть, что у них в Америке крутят. Я же сказал, что не собирался ничего пропускать. Встал сбоку от прилавка, и мы вдвоем выпялились на экран. Сперва прыгали полосы, он перематывал кассету, а из колонок раздавался звук перемотки, который я очень любил еще со времен своего московского отрочества.

Полосы пропали, свет из прожектора освещал ди-джейский пульт с мишенью в виде силуэта человека, перед пультом стоял солдат SW1 — танцор «Паблик Энеми» — в камуфляже и красном берете, с автоматом «узи» наперевес. По бокам стояли ребята из «Нации Ислам» — амбалы в куртках с буквами РЕ. Потом вышел Профессор Грифф в точно таком же прикиде, что ребята из SW1, только вместо автомата у него в руке был микрофон, и сказал толпе: «Мир!». Революция, объявил он, произойдет не в телевизионной записи, а в реальном времени, прямо сейчас приблизительно. Профессор обратился к толпе: «Лондон, Англия, если вы думаете, что не опоздали, то ошибаетесь, потому что вы опоздали, ибо Армагеддон только что наступил». Это не только никого не расстроило, но, наоборот, привело всех в полный восторг. Профессор подвел итог: «Лондон, Англия, можете считать, вы только что были посвящены». После чего: «Раз! Два! Бум! Давайте устраним все это дерьмо из вашей жизни и займемся делом!» — и на головы внимавших упал бит, настолько гулкий и тяжелый, что я не поверил, что такое слышу.

На сцене появились Чак Ди и Флэйва Флэйв. Флэйва на время сошел с ума, оседлал бит, как заправский наездник, и заговорил, как Аль Пачино в фильме «Человек со шрамом»: «Кто собрал всю эту штуку воедино? Я! Вот кто! Кому я доверяю? Только себе! Вот кому!» Чак Ди тоже забрался на бит и зарэповал о том, что получил письмо от правительства, его призывают в армию или на какую-то фигню еще хуже армии, но он-то знал, что это страна, которой наплевать на братьев, так что он сказал: «Никогда». И вот он гниет в тюрьме, теперь он Враг Народа Номер Один: «Как будто им невдомек, что он черный, а черному никогда не быть солдатом или ветераном». Так что теперь он думает о побеге, и ему ничего не остается, как браться за оружие.

Флэйва Флэйв схватил рупор и заговорил в него страшным механическим голосом, упрашивая Чака не волноваться, потому что Флэйв и его ребята из SW1 вытащат его из тюрьмы: «Ведь они никогда не думали, что мы сделаем это, и вот посмотри — мы это сделали, Йе, Бо-о-о-й-й-й-й-й-й-й!» Звук «й» Флэйв растягивал до бесконечности, я был уверен, что ни мои, ни чьи бы то ни было голова и нервы просто с этим не справятся.

Среди этого хаоса Чак вышел на середину сцены и сказал, что тот марш в шестьдесят третьем году за права человека, на который явился миллион человек, был не что иное как полный нонсенс, а вот сейчас настало время выходить на баррикады и устраивать бунты и беспорядки, и все, кто был на сцене, вытянули вперед кулак — знак Черных Пантер, означающий «Черную мощь». И эти все, кто был на сцене, добились своего, потому что в зале творилось, в общем, то, к чему призвал Чак Ди, — бунт и беспорядки.

В этот момент забрезжили первые фанк-аккорды песни «Fight the Power» — «Борись с властью» или «с сильными мира сего», и это правда было прекрасно: ты в зале вместе с белыми и черными английскими ребятами был свидетелем той революции, которая так никогда и не произошла — никогда не наступила и не наступит. Я смотрел на это столпотворение и был счастлив, как публика в зале. Продавцу это тоже нравилось.

Я повернулся к нему и сказал, что Чак Ди пророк. Парень поощрительно кивнул и согласился со мной, сказав, что Чак Ди просто бэд. «Бэд» по-английски значит «плохой», только продавец говорил на сленге, так что он имел в виду, что Чак не только не плохой, а наоборот отличный. Я благодарно улыбнулся ему и сказал, что Флэйва Флэйв вообще гений, это он первый изобрел имидж клоуна в рэпе. Продавец опять согласился и сказал, что Флэйва Флэйв просто-напросто сик. «Сик» по-английски значит «больной», на сленге это не только не означает ничего плохого, но, наоборот, есть высший комплимент, так что я был очень рад и за Флэйву, и за продавца.

Потом я сказал, что с трудом верю, что «Паблик Энеми» действительно существует, потому что я не очень высокого мнения об этом мире и не верю, что в нем может существовать что-нибудь стоящее. Продавец понимающе улыбнулся и сказал, что ПЭ — крэзи доуп. «Крэзи» по-английски сумасшедший, а «доуп» вообще значит героиновую дурь, и каким образом это словосочетание на английском сленге стало высшей формой похвалы, я объяснять не берусь. Так или иначе, я испытывал подъем, что мы с продавцом согласны. Я поблагодарил его, пожелав всего хорошего, вышел из магазина и продолжил свой путь к Гарлему.

Я шел под большим впечатлением от увиденного. Я до того воодушевился, что пропустил следующие три двери магазинов на авеню. И вспомнил о своем плане не пропускать ни единой, только когда дошел до входа в заведение, над которым висела вывеска «Добро пожаловать». Я воспринял это буквально — жизнь, которую я сейчас проживал, говорила мне примерно то же самое. Я сделал несколько шагов внутрь прежде чем понял, что нахожусь в пустом баре. Темном — я не сразу рассмотрел, что за баром стоит женщина. Стоит с таким отстраненным и отрешенным видом, что было трудно предположить, что она здесь работает. У нее были прямые ухоженные волосы, и ее лицо казалось прекрасным. А весь вид — будто она скорбела. Эта скорбь шла ей. Я бы даже сказал, именно поэтому она и была такая красивая. Она стояла в углу и занималась кофеварочной машиной.

Я подошел и сказал, что надеюсь, у нее все OK и она, как и я, думает, что сегодня хороший день.