Вадим Живов - Двойник

Самым ярким жизненным впечатлением тестя была поездка на шабашку в Сибирь, где он заработал за сезон тысячу рублей. Эту историю он всякий раз начинал рассказывать в застолье после двух рюмок водки, но под недовольным взглядом жены покорно умолкал. Человек он был безвольный, безобидный, никаких проблем у Германа с ним не было.

Тон в семье задавала теща, маленькая, тихая, но это был как раз тот случай, когда в тихом омуте водятся мелкие, но очень противные черти. Она сразу дала понять Герману, что Кате он не ровня, и должен почитать за честь, что принят в их семью. Почему он, сын доктора наук, широко известного в узких кругах авиаконструктора, не ровня дочери недоучившегося инженера, Герман решительно не понимал, но не обращал на это внимания. Как все молодые люди с их стремлением к самостоятельности, он считал свою женитьбу сугубо личным делом, не задумываясь, что в его браке, как и в любом браке, сходятся семейные роды с уходящими глубоко в прошлое корнями и традициями, которые обязательно дадут о себе знать подобно тому как при слиянии двух рек каждая привносит в новое русло свой норов.

Родом теща была из-под Перми, в свое время окончила факультет журналистики МГУ, но в Москве остаться не удалось, ее распределили в районную газету в Целиноградской области. Там она познакомилась с Евгением Васильевичем, женила его на себе и получила московскую прописку, открывавшую ей дорогу к журналистской карьере. Но с карьерой не вышло, она с трудом устроилась литсотрудником в ведомственный журнал «Мясомолочная промышленность» без всяких надежд на продвижение. Это предопределило ее страдательное отношение к жизни. Она страдала от того, что приходится тратить по полтора часа на дорогу в один конец, но искать другую работу категорически не желала. Она страдала от того, что дочь растет и требует все больше расходов. Потом страдала, что Катя решила выйти замуж за мальчишку-студента без профессии и положения в обществе, и еще больше страдала, когда выяснилось, что Герман в состоянии обеспечить Кате безбедную жизнь, и дочери она теперь не нужна.

Когда страдать было не о чем, повод придумывался.

Постоянным поводом были сельскохозяйственные заботы. У деда Кати по отцовской линии было хозяйство в деревне возле Наро-Фоминска, пятьдесят соток земли под картошку. Весной сажали, летом окучивали, осенью убирали. Герман однажды вызвался помочь. Поехали на старом 412-м «Москвиче» тестя. На «семерке» Германа ехать было нельзя, так как новые «Жигули» зятя не сопрягались с его статусом облагодетельствованной сиротки. Выехали ночью, часа в три. Герман думал — чтобы начать работать с утра пораньше. Но теща объяснила: «Евгений Васильевич нервничает, когда на дороге много машин». В деревню приехали в начале шестого утра. И сразу легли спать. На поле вышли только к обеду. Герман, у которого каждый час был на счету, лишь головой покачал от такой дури, но ничего не сказал. Сама Катя относилась к родителям с нескрываемым пренебрежением, но Герману никакие замечания в их адрес не позволялись.

Картошки собирали до ста мешков. Ее складывали в подполье в деревне, а зимой тесть перевозил ее в гараж — по два мешка за рейс. Герман однажды посчитал, во что обходится эта картошка. Сто пятьдесят километров туда, сто пятьдесят обратно — сорок литров бензина. Плюс время. Плюс амортизация машины. Картошка в гараже гнила, приходилось регулярно перебирать, гниль выбрасывали. К весне на помойке оказывались три четверти урожая. Получалось, что дешевле покупать картошку на рынке. Но теща сказала: «Герман, мы сами знаем, как жить». И поджала губы. Она не могла признать правоту зятя. Потому что не о чем бы стало страдать.

С тещей у Германа не заладилось сразу. Так же, как у Кати со свекровью. После свадьбы он с Катей жил в кооперативной родительской квартире, в небольшой комнате, примыкавшей к коридору. Герман и раньше знал, что две хозяйки на одной кухне — это не есть хорошо. Но такого все же не ждал. Мать, с полнейшим равнодушием, как казалось Герману, воспринявшая его женитьбу, сразу начала поучать невестку, как той следует вести хозяйство и обихаживать мужа. Но не тут-то было. У матери был характер-кремень, Катя ей в этом не уступала. Если верно, что мужчина всегда подсознательно ищет жену, которая сутью своего характера похожа на мать, то в этом смысле Герман попал в точку. Любая ерунда становилась детонатором ссоры. Мать обвиняла Катю в том, что она транжира, в ее понимании это было страшное преступление. Катя в ответ заявляла, что мать берет их продукты из холодильника. Начался коммунальный ад.

Герман и раньше, особенно после смерти отца, чувствовал себя в семье чужаком. Территория его жизни всегда была вне дома. Теперь, с появлением Кати, она переместилась в дом. Поэтому он сразу взял сторону Кати. Мать кричала:

— Она тебя не уважает! Она не уважает отца, она не может уважать мужа!

— Она моя жена, — возражал Герман. — Я ее люблю.

— Любовь! — презрительно фыркала мать. — Да что ты об этом знаешь! Гормоны это, а не любовь!

Уже через неделю Герман понял, что мирное сосуществование невозможно. Нужно было срочно искать жилье. По счастью, в их доме освободилась восьмиметровая комната в двухкомнатной квартире. Во второй комнате жила мать-одиночка с взрослой дочерью-инвалидом, от рождения страдающей энурезом. Квартира намертво провоняла мочой, поэтому охотников на комнату не находилось. Герману не из чего было выбирать. В правлении кооператива разрешение дали сразу, но оформление в исполкоме было делом небыстрым, а совместная жизнь с матерью стала совершенно невыносимой. Она вызывала милицию, требовала выселить Катю, так как та проживает на ее площади без прописки. А потом наняла рабочих, и те выломали стенку, отделяющую клетушку Германа от коридора. Спальня молодоженов оказалась в проходной комнате.

Тогда-то Герман и спросил тещу, нельзя ли им с Катей пожить у них в Долгопрудном, пока оформляются документы. В ответ ему было сказано твердо и не без злорадства:

— Это твои трудности. Тебя никто не заставлял жениться на Кате.

Герман поехал на квартирную биржу в Банном переулке, снял первую предложенную комнату, но запомнил поджатые губы тещи и особенно ее злорадный взгляд.

Говоря о том, что сыну полезно общение с дедом и бабкой, Катя сильно преувеличивала их участие в воспитании внука. Сама она к ним не ездила, теща иногда приезжала. Чаще — в отсутствие Германа. О том, что она была, Герман узнавал по настроению Кати. Она спрашивала:

— Ты правда не берешь взятки? Скажи. Только честно!

— Не беру. Не дают, поэтому не беру, — хмуро отшучивался он, понимая, чем вызван ее вопрос. Это была любимая тема тещи. В ОБХСС все взяточники, посадят твоего Геру, трудно тебе будет одной с ребенком. Но ты не расстраивайся, мы поможем. Второй ее темой было падение нравов современной молодежи, из-за чего рушатся все молодые семьи и дети остаются сиротами.