Катерина Гейтс - Последняя игра

– Вполне, – улыбнулась я и обняла.

– Плацкарт, боковой, возле туалета.

– Правда? – удивилась я.

– Неправда, конечно, Насть, – Димка потрепал меня по плечу и пропал внутри вокзала.

И вот я сижу на Сочинском вокзале, одна, с маленьким рюкзаком и без паспорта. Прекрасный второй день новой жизни. Я сделала глубокий вздох и огляделась по сторонам.

– Семенова! – Димка бежал мне навстречу, – давай скорей, скоро отправление, у тебя четвертый вагон.

Он сунул мне в руку билет и паспорт и снова исчез. Я пошла к четвертому вагону, проводник с улыбкой поприветствовала меня, в вагоне стоял запах алкоголя и еды, я сразу же постелила и забралась на верхнюю полку. Если мой друг захочет, он придет ко мне сам, а пока что я буду отдыхать, в Москве нужно будет разбираться с делами, с которыми разбираться мне очень не хотелось бы. Мой мобильный по-прежнему молчал. Я лежала на спине, смотрела в потолок вагона, испорченный глупыми надписями, и погружалась в воспоминания.

Я быстро собралась, добежала до вокзала, потом долго разглядывала вывеску с рекламой новой кофейни, опомнившись, полетела в метро, где поскользнулась в переходе, потратила время на расстройство и отряхивание колен, вытирание обиженных слёз. Итог – опоздание на двадцать минут. Когда я влетела в кафе, Кулешов уже ждал меня, небрежно откинув руку на спинку дивана и сосредоточенно глядя в окно. Внутри меня что-то оборвалось, и, внезапно пропавшим голосом, я прошептала: «Добрый день, извините за опоздание». Он кивнул и сделал усаживающий жест.

– Анастасия? – вопросительно начал Ян Евгеньевич, – у меня немного свободного времени, давайте вы зададите мне вопросы и, если останется время, побеседуем.

«Ага, не говорит, сколько именно времени, чтобы уйти быстрее, если ему будет неинтересно», – подумала я и достала папку.

– Ян Евгеньевич, вопросы у меня примерные, не знаю, как будет протекать наша беседа, буду ориентироваться по ходу, заранее прошу прощения.

– Не нужно, я всегда рад помочь молодым талантам, – вежливо ответил он, и мои щеки вспыхнули.

У меня был заранее заготовленный и выверенный, спасибо Ирине Викторовне, список вопросов, по которым Кулешов аккуратно и очень быстро прошелся. Я внимательно слушала, кивала и была в полнейшем восторге от своего интервьюируемого. Когда все вопросы были заданы, Ян взял чашку с чаем, сделал глоток и задал вопрос сам:

– Настя, мы с вами встречались уже?

– На презентации вашей книги мы были с другом, не думаю, что вы меня заметили.

– Значит заметил, – улыбнулся Кулешов, сложил руки на груди и откинулся на спинку дивана, – Будут еще ко мне вопросы, Настя?

– Да, – собралась я с духом, – что можете посоветовать журналисту-студенту, который очень хочет писать?

– Писать, Настя, – улыбнулся он еще шире, и мое сердце заколотилось сильнее, – или вы имеете в виду не статьи? – я кивнула. – Всегда писать, чтобы не потерять навык. Например, один мой знакомый, вряд ли вы о нем слышали, Дмитрий Борисов, он редактор в издательстве, хороший молодой редактор, многим людям помогал перед получением литературных премий. Я ему всегда говорил: «Дим, написал бы что-нибудь сам, столько текстов мимо тебя проходит». А он отмахивался.

Кулешов снова отхлебнул чай, а у меня в желудке появился противный холодный ком, я поерзала по дивану.

– И недавно я случайно узнаю, что Дима напечатался, и не в одном, а в трех изданиях. С простой и удивительно свежей прозой, три совершенно разных рассказа. Так что, Настя, практика, практика и еще раз практика, как говорится.

Ком из желудка упал вниз живота и противно зашевелился там, Дмитрий Борисов – это мой Дима, мой.

– Ян Евгеньевич, а что именно написал ваш знакомый?

– Я вам запишу названия журналов, можете посмотреть. Только не подумайте, что это реклама, – поднял ладони вверх Кулешов, – это просто пример. Я не могу судить об успешности его работ.

Ян отдал мне листок, аккуратно пожал мою руку, вежливо попрощался и ушел. Я поднесла к губам чашку с остывшим чаем и сделала большой глоток. Подошел официант, заменил чайник, на мой недоуменный взгляд он сказал: «Ян Евгеньевич уже все оплатил, не удивляйтесь». Я и не думала удивляться, взяла листок и внимательно вчиталась в названия – «Лотос», «Новая волна», «Лед». В один из них я хотела отправить свою прозу, но хотела, это же ничего не значит. Я прочитала названия раз двенадцать, после чего листок был убран в папку. «Куплю журналы вечером», – решила я и поехала в университет.

Выйдя из метро, я стремглав кинулась к первому газетному ларьку – и вот, трясущимися руками, я рву пергамент на журнале «Лотос». Придумали же, в пергамент упаковывать, снег отчаянно теребит мою шапку, плечи, падает мокрыми каплями на обложку журнала, растекаясь по пергаменту безобразными пятнами. Дмитрий Борисов, «Электричка». Ищу, открыла, пробежала глазами – мои! Это мои строки, ни одной запятой от себя не добавил. Закрываю, в сердцах запихиваю журнал в сумку, подхожу к окошку, беру два других журнала, не глядя бросаю их в сумку и бегу в сторону университета. Снег летит мне в лицо, на глазах злые горячие слезы, сжимая кулаки, влетаю в холл.

– Семенова, поздоровалась бы! – сурово говорит мне Ирина Викторовна.

– Доброе утро, – виновато улыбаюсь я, – можно вас отвлечь на минуточку?

– Ну, – кивает она и идет в сторону своего кабинета.

Мы садимся за стол, я, захлебываясь, праведным гневом достаю из сумки журналы и бросаю их на стол, верхний – «Лотос». Ирина Викторовна немного брезгливо берет его в руки и вопросительно глядит на меня.

– Двадцать седьмая страница, – кротко говорю я и потупляю глаза.

Ирина Викторовна вдумчиво читает, даже, кажется, не дышит, я стучу руками по коленям и ерзаю на стуле. Молчание длилось минут пять, она подняла на меня глаза:

– Настя, посмотри на меня. Когда ты написала этот рассказ?

– На первом курсе, – вздохнула я, догадываясь, к чему она клонит.

– А сейчас ты на каком?

– На пятом, – киваю я.

– Сколько лет прошло?

– Почти пять.

– Вот! – Ирина Викторовна закрывает журнал и аккуратно кладет его на стол. – За пять лет, милая моя, можно было трижды издать этот рассказ, а не размазывать сейчас свою жалость к себе. Рассказы сами себя не издадут, и, пока они лежат в столе, рано или поздно, кто-то их прочтет.

– Я сама отдала рукописи, – я встаю и складываю журналы в сумку.

– С дебютом в «большой прессе» тебя, Семенова!

– До свидания, Ирина Викторовна, – говорю я, разворачиваюсь и медленно иду по коридору.

– Настя! – я оглядываюсь. – Иди-ка ты домой, все обдумай и приходи в понедельник, ясно?

– Поняла, спасибо.

Вместо ответа дверь захлопнулась, и я направилась в третий корпус, к художникам, сяду, все обдумаю, попишу, может быть. Там я забилась в угол мастерской, положив под зад какую-то фанерку, открыла ноутбук и принялась «думать». Сидела, набирала все, что приходило в голову, о своей злости, никчемности и правильности, о «дебюте в большой прессе», как изволила выразиться моя наставница. Зазвонил телефон: