Роальд Даль - Моя любимая, голубка моя

Она приподнялась на диване, лицо её неожиданно засветилось каким-то безрассудством, рот слегка приоткрылся, и она глядела на меня своими круглыми серыми глазами, причём в каждом медленно загоралась искорка.

— Почему бы нет?

— Что ты затеяла?

— Это же очевидно. Неужели ты не понимаешь?

— Нет, не понимаю.

— Нам нужно лишь спрятать микрофон в их комнате.

Должен признаться, я ожидал чего-то весьма неприятного, но, когда она произнесла это, был так поражён, что не нашёлся, что ответить.

— Именно так и сделаем, — сказала она.

— Да ты что! — воскликнул я. — Ну уж нет. Погоди минуту. На это ты не пойдёшь.

— Почему?

— Более гнусного ничего и придумать нельзя. Это всё равно что… всё равно что подслушивать у дверей или читать чужие письма, только это гораздо хуже. Ты серьёзно об этом говоришь?

— Конечно, серьёзно.

Я знал, как сильно моя жена не любит, когда ей возражают, но иногда ощущал необходимость заявить свои права, хотя и понимал, что чрезмерно при этом рискую.

— Памела, — резко сказал я, — я запрещаю тебе делать это!

Она спустила ноги с дивана.

— Артур, кем это ты прикидываешься? Я тебя просто не понимаю.

— Меня понять несложно.

— Что за чепуху ты несёшь? Сколько раз ты проделывал штуки похуже этой.

— Никогда!

— О да, ещё как проделывал! Что это тебе вдруг взбрело в голову, будто ты лучше меня?

— Ничего подобного я никогда не делал.

— Хорошо, мой мальчик, — сказала она и навела на меня палец, точно револьвер. — Что ты скажешь насчёт твоего поведения у Милфордов в Рождество? Помнишь? Ты так смеялся, что я вынуждена была закрыть тебе рот рукой, чтобы они нас не услышали. Что ты скажешь?

— Это другое, — сказал я. — Это было не в нашем доме. И они не были нашими гостями.

— А какая разница? — Она сидела, глядя на меня своими круглыми серыми глазами, и подбородок её начал презрительно подниматься. — Не будь этаким напыщенным лицемером, — сказала она. — Что это с тобой происходит?

— Видишь ли, Намела, я действительно думаю, что это гнусно. Я правда так думаю.

— Но послушай, Артур. Я человек гнусный. Да и ты тоже — где-то в душе. Поэтому мы и находим общий язык.

— Впервые слышу такую чепуху.

— Вот если бы ты вдруг задумал стать совершенно другим человеком — тогда другое дело.

— Давай прекратим весь этот разговор, Памела.

— Послушай, — сказала она, — если ты действительно решил измениться, то что же мне остаётся делать?

— Ты не понимаешь, что говоришь.

— Артур, и как только такой хороший человек, как ты, может иметь дело с гадюкой?

Я медленно опустился в кресло, стоявшее против дивана; она так и не спускала, с меня глаз. Понимаете, женщина она большая, с крупным белым лицом, и, когда она глядела на меня сурово — вот прямо как сейчас, — я — как бы это сказать? — погружался в неё, точно утопал в ней, будто она была целым ушатом со сливками.

— Ты что, всерьёз говоришь обо всей этой затее с микрофоном?

— Ну конечно. Самое время немного посмеяться. Ну же, Артур. Не будь таким щепетильным.

— Это нечестно, Памела.

— Это так же честно, — она снова выставила палец, — так же честно, как и в том случае, когда ты вынул из сумочки Мэри Проберёт её письма и прочитал их от начала до конца.

— Этого нам не нужно было делать.

— Нам?

— Не ведь ты их потом тоже читала, Памела?

— Это никому нисколько не повредило. Ты тогда сам так сказал. А эта затея ничем не хуже.

— А как бы тебе понравилось, если бы кто-то с тобой такое проделал?

— Разве я могла бы возмущаться, если бы не знала, что за моей спиной что-то происходит? Ну же, Артур. Не будь таким застенчивым.

— Мне нужно подумать.

— Может, великий радиоинженер не знает, как соединить микрофон с динамиком?

— Это проще простого.

— Ну так действуй. Действуй же.

— Я подумаю и потом дам тебе ответ.

— На это у нас нет времени. Они могут явиться в любую минуту.

— Тогда я не буду этого делать. Я не хочу, чтобы меня застукали за этим занятием.

— Если они явятся, прежде чем ты закончишь, я просто попридержу их здесь. Ничего страшного. А сколько, кстати, времени?

Было почти три часа.

— Они едут из Лондона, — сказала она, — а уж отбудут никак не раньше чем после ленча. У тебя много времени.

— Куда ты намерена их поселить?

— В большую жёлтую комнату в конце коридора. Это ведь не слишком далеко?

— Думаю, что-то можно сделать.

— Да, и вот ещё что, — сказала она, — а куда ты поставишь динамик?

— Я не говорил, что' собираюсь это сделать.

— Бог ты мой! — вскричала она. — Посмотрел бы кто-нибудь на тебя. Видел бы ты сам своё лицо. Ты даже порозовел и весь горишь, так тебе не терпится приступить к делу. Поставь динамик к нам в спальню — почему бы и нет? Однако начинай, да поживее.

Я заколебался. Я всегда проявлял нерешительность, когда она приказывала мне что-то сделать, вместо того чтобы вежливо попросить.

— Не нравится мне всё это, Памела.

После этого она уже ничего не говорила, она просто сидела и совершенно не двигалась, и притом глядела па меня, а на лице её застыло обречённое выражение, будто она стояла в длинной очереди. По опыту я знал, что это дурной знак. Она была точно граната, из которой выдернули чеку, и должно лишь пройти какое-то время, прежде, чем — бах! — она взорвётся. Мне показалось, что в наступившей тишине я слышу, как тикает механизм.

Потому я тихо поднялся, пошёл в мастерскую и взял микрофон и полторы сотни футов провода. Теперь, когда её не было рядом, я вынужден был признаться, что и сам начал испытывать какое-то волнение, а в копчиках пальцев ощутил приятное покалывание. Ничего особенного, поверьте, со мной не происходило — правда, ничего особенного. Чёрт побери, да я такое каждый день испытываю, когда по утрам раскрываю газету, чтобы убедиться, как падают в цене кое-какие из многочисленных акций моей жены. Меня не так-то просто впутать в подобную глупую затею. И в то же время я не мог упустить возможности поразвлечься.

Перепрыгивая через две ступеньки, я вбежал в жёлтую комнату в конце коридора. Как и во всякой другой комнате для гостей, в ней было чисто прибрано, и она имела нежилой вид; двуспальная кровать была покрыта жёлтым шёлковым покрывалом, стены выкрашены в бледно-жёлтый цвет, а на окнах висели золотистые занавески. Я огляделся в поисках места, куда бы можно было спрятать микрофон. Это была самая главная задача, ибо, что бы ни случилось, он не должен быть обнаружен. Сначала я подумал о ведёрке с поленьями, стоявшем возле камина. Почему бы не спрятать его под поленьями? Нет, пожалуй, это не совсем безопасно. За радиатором? На шкафу? Под письменным столом? Все эти варианты казались мне не лучшими с профессиональной точки зрения. Во всех случаях на него можно случайно наткнуться, нагнувшись за упавшей запонкой или ещё за чем-нибудь в этом роде. В конце концов, обнаружив незаурядную сообразительность, я решил спрятать его в пружинах дивана. Диван стоял возле стены, близ края ковра, и провод можно было пропустить прямо под ковром к двери. Я приподнял диван и просунул под него прибор. Затем я надёжно привязал микрофон к пружине, развернув его к середине комнаты. После этого я протянул провод под ковром к двери. Во всех своих действиях я проявлял спокойствие и осторожность. Там, где провод шёл под ковром к двери, я уложил его между досок в полу, так что его почти не было видно.