Роальд Даль - Моя любимая, голубка моя

Всё это, разумеется, заняло какое-то время, и, когда я неожиданно услышал, как по дорожке, усыпанной гравием, зашуршали шины, а вслед за тем хлопнули дверцы автомобиля и раздались голоса наших гостей, я ещё находился в середине коридора, укладывая провод вдоль плинтуса. Я прекратил свою работу и вытянулся, держа молоток в руке, и должен признаться, что мне стало страшно. Вы представить себе не можете, как на меня подействовал весь этот шум. Такое же внезапное чувство страха я испытал однажды, когда во время войны в другом конце деревни упала бомба, а я в то время преспокойно сидел в библиотеке над коллекцией бабочек.

Не волнуйся, сказал я самому себе. Памела займётся этими людьми. Сюда она их не пустит.

Я несколько лихорадочно принялся доделывать свою работу и скоро протянул провод вдоль коридора в нашу спальню. Здесь его уже можно было и не прятать, хотя из-за слуг я не мог себе позволить выказывать беспечность. Поэтому я протянул провод под ковром и незаметно подсоединил его к радиоприёмнику с задней стороны. Заключительная операция была лишь делом техники и много времени не заняла-.

Итак, я сделал, что от меня требовалось. Я отступил на шаг и посмотрел на радиоприёмник. Теперь он почему-то выглядел иначе — он больше не казался бестолковым ящиком, производящим звуки, а представлялся хитрым маленьким существом, взобравшимся на стол и тайком протянувшим свои щупальца в запретное место в конце коридора. Я включил его. Он еле слышно загудел, но никаких иных звуков не издавал. Я взял будильник, который громко тикал, отнёс его в жёлтую комнату и поставил на пол рядом с диваном. Когда я вернулся, приёмник тикал так громко, будто будильник находился в комнате, пожалуй, даже громче.

Я сбегал за часами. Затем, запершись в ванной, я привёл себя в порядок, отнёс инструменты в мастерскую и приготовился к встрече гостей. Но прежде, дабы успокоиться и не появляться перед ними, так сказать, с кровавыми руками, я провёл пять минут в библиотеке наедине со своей коллекцией. Я принялся сосредоточенно рассматривать собрание прелестных Vanessa car dui — «разукрашенных дам» — и сделал кое-какие пометки под заглавием «Соотношение между узором и очертаниями крыльев», которые намеревался прочитать на следующем заседании нашего общества в Кентербери. Таким образом я снова обрёл свой обычный серьёзный, сосредоточенный вид.

Когда я вошёл в гостиную, двое наших гостей, имена которых я так и не мог запомнить, сидели на диване. Моя жена смешивала напитки.

— А вот и Артур! — воскликнула она. — Где это ты пропадал?

Этот вопрос показался мне неуместным.

— Прошу прощения, — произнёс я, здороваясь с гостями за руку. — Я так увлёкся работой, что забыл о времени.

— Мы-то знаем, чем вы занимались, — сказала гостья, понимающе улыбаясь. — Однако мы простим ему это, не правда ли, дорогой?

— Думаю, простим, — отвечал её муж.

Я в ужасе представил себе, как моя жена рассказывает им о том, что я делаю наверху, а они при этом покатываются со смеху. Нет, она не могла этого сделать, не могла! Я взглянул на неё и увидел, что и она улыбается, разливая по стаканам джин.

— Простите, что мы потревожили вас, — сказала гостья.

Я подумал, что если уж они шутят, то и мне лучше поскорее составить им компанию, и потому принуждённо улыбнулся.

— Вы должны нам её показать, — продолжала гостья.

— Что показать?

— Вашу коллекцию. Ваша жена говорит, что она просто великолепна.

Я медленно опустился на стул и расслабился. Смешно быть таким нервным и дёрганым.

— Вас интересуют бабочки? — спросил я у неё. До обеда ещё оставалось часа два, и мы расселись с бокалами мартини в руках и принялись болтать. Именно тогда у меня начало складываться впечатление о наших гостях как об очаровательной паре. Моя жена, происходящая из родовитого семейства, склонна выделять людей своего круга и воспитания и нередко делает по-спешные выводы в отношении тех, кто, будучи мало с ней знаком, выказывает ей дружеские чувства, и особенно это касается высоких мужчин. Чаще всего она бывает права, но мне казалось, что в данном случае она ошибается. Я и сам не люблю высоких мужчин; обыкновенно это люди надменные и всеведущие. Однако Генри Спей — жена шёпотом напомнила мне его имя — оказался вежливым скромным молодым человеком, с хорошими манерами, и более всего его занимала — что и понятно — миссис Снейп. Его вытянутое лицо было по-своему красиво, как красива бывает морда у лошади, а тёмно-карие глаза глядели ласково и доброжелательно. копне его тёмных волос вызывала у меня зависть, и я поймал себя на том, что задумался, какое же он употребляет средство, чтобы они выглядели такими здоровыми. Он и вправду рассказал нам пару шуток, но они были на высоком уровне, и никто против них ничего не имел.

— В школе, — сказал он, — меня называли Сервиксом. Знаете почему?

— Понятия не имею, — ответила моя жена.

— Потому что по-латыни «сервикс» — то же, что по-английски «нейп».

Для меня это оказалось довольно мудрёным, и мне потребовалось какое-то время, чтобы сообразить, в чём тут соль.

— А в какой школе- это было? — спросила моя жена.

— В Итоне, — ответил он, и моя жена коротко кивнула в знак одобрения.

Теперь, решил я, она будет разговаривать только с ним, потому я переключил внимание на другого гостя, Сэлли Снейп. Это была приятная молодая женщина с неплохой грудью. Повстречалась бы она мне пятнадцатью годами раньше, я бы точно впутался в неприятную историю. Как бы там ни было, я с удовольствием рассказал ей всё о моих замечательных бабочках. Беседуя с ней, я внимательно её разглядывал, и спустя какое-то время у меня начало складываться впечатление, что на самом деле она не была такой уж весёлой и улыбчивой женщиной, какой поначалу мне показалась. Она ушла в себя, точно ревностно хранила какую-то тайну. Её тёмно-голубые глаза чересчур быстро бегали по комнате, ни на минуту ни на чём не останавливались, а на лица лежала едва заметная печать озабоченности.

— Я с таким нетерпением жду, когда мы сыграем в бридж, — сказал я, переменив наконец тему.

— Мы тоже, — отвечала она. — Мы ведь играем почти каждый вечер, так нам нравится эта игра.

— Вы оба большие мастера. Как это получилось, что вы научились играть так хорошо?

— Практика, — ответила она. — В этом всё дело. Практика, практика и ещё раз практика.

— Вы участвовали в каких-нибудь чемпионатах?

— Пока нет, но Генри очень этого хочет. Вы же понимаете, чтобы достичь такого уровня, надо упорно трудиться. Ужасно упорно трудиться.

Не с оттенком ли покорности произнесла она эти слова, подумал я. Да, видимо, так: он слишком усердно воздействовал на неё, заставляя относиться к этому увлечению чересчур серьёзно, и бедная женщина устала от всего этого.