Кармело Сардо - Сорняк

Иными словами, это похоже на то приятное ощущение, какое мы испытываем, говоря, что хотели бы вернуться в такое-то место – находясь в момент речи именно в этом месте. Пребывая в том месте, мы возвращаемся к самим себе. Приятное ощущение указывает на то, что мы в ладу с собой, обрели себя. Человек, движимый местью, лишен этой внутренней целостности и не может обрести себя; его понимание времени и места узко и ограниченно местью – время и место для него застыли, порабощают его, являясь преградой на пути к себе и к радости жизни. Как объяснить подобному человеку, что счастье обретается только через возвращение к себе? Пожалуй, этого не объяснишь, такие вещи можно осознать, лишь имея за плечами определенное образование. Здесь не обойтись без философии.

Мы проснулись от шума и едкого, щиплющего глаза слезоточивого газа. Все происходило, как в кино. Полицейские из специального подразделения – в масках, во всеоружии, словно им предстояло изловить особо опасных террористов, – вломились на заре в дом и набросились на нас, полусонных, в кроватях, не дав нам опомниться.

Я опешил. Мы и представить себе не могли, что до нас доберутся в этом уголке Германии. Арестовали всех мужчин: меня, отца, дядьев и даже моего младшего братишку, которому едва исполнилось четырнадцать лет. Впрочем, меня и брата через несколько дней отпустили.

Выйдя на свободу, я узнал, что ордер на арест выписала прокуратура Агридженто, расследовавшая дело о войне между нашей семьей и кланом Резина. Мне также стало известно, что по Италии прошло много облав, но, удивительное обстоятельство, за решеткой оказались только наши родственники и друзья – и никого из семейства Резина. Это лишний раз подтверждало мою догадку: между мафией и государством существует негласный договор.

Женщины из моей семьи, привыкшие к жизни в Казамарине, задыхались в Германии от одиночества, без мужчин. Скрепя сердце я посадил на поезд в Сицилию свою мать, тетушек, сестер и младшего брата – они возвращались домой, рискуя жизнью. Но они не могли оставаться в Германии, на чужой земле. Они не понимали языка и мучились от холода.

Я остался один.

Несколько месяцев подряд я ходил по немецким тюрьмам на свидания с отцом и дядьями.

Я буквально жил в поездах, скитаясь по стране. Отца посадили в бременскую тюрьму, остальных разбросали по тюрьмам в Штутгарте и Мюнхене. К счастью, я неплохо знал немецкие обычаи и имел кое-какие сбережения.

Каждое свидание с родными походило на пытку. Особенно когда приходилось сообщать им печальные вести. Так, я рассказал отцу о смерти его брата, к которому отец был сильно привязан. Мой дядя – честный человек, простой рабочий – не был вовлечен в дела мафии. Его убили, следуя закону мести, ведь он носил нашу фамилию. Думаю, именно тогда у отца случился первый инфаркт, однако в тюрьме этому не придали должного значения, его даже не стал осматривать врач.

Почти каждый день я приносил отцу и остальным родственникам страшные вести. На Сицилии “Коза Ностра” убирала всех, кого считала “принадлежащими нашему клану”, выражаясь языком мафии.

Похоже, злой рок потворствовал уничтожению нашей семьи. Другой брат отца скончался от сердечного приступа прямо в итальянской тюрьме. Зять, муж одной из отцовых сестер, погиб в автокатастрофе. Казалось, мы бессильны перед ополчившейся на нас судьбой. Я не знал, что делать дальше, и терзался сомнениями. С одной стороны, я подумывал вернуться на Сицилию, с другой – не мог оставить без поддержки родных в немецких тюрьмах: они нуждались в заботе и внимании. Внутри меня что-то назревало. Растущий в душе гнев толкал к мести. Я едва сдерживался.

Отец почувствовал мое настроение и заставил пообещать не возвращаться на Сицилию, что бы там ни произошло.

Он пытался урезонить меня:

– Необходимо разобраться, кто прикрывает Резина. Нельзя действовать опрометчиво. В таких делах нужен точный расчет. Но будь спокоен, мы отомстим. Ты подумай о том, как выжить здесь, в Германии, ладно?

– Ладно, – ответил я, прекрасно зная, что не сдержу обещания.

Я искренне восхищаюсь Мауро, социальным работником, который мною занимается. Он молодец, вежливый, отзывчивый, всегда готов выслушать. Мы подолгу беседуем, и я рассказал ему многое о себе, в том числе вещи очень личные. Мауро умеет слушать, а это редкая способность. Конечно, ему платят за это, но видно, что Мауро с душой подходит к своей работе.

Когда мы только познакомились и я постепенно стал рассказывать Мауро свою историю, он задал вопрос, поразивший меня своей кажущейся простотой и банальностью: “Но почему ты решил скрываться после резни, а не обратился к властям?”

Он обосновал логичность своего вопроса примерно так: “Тебе ведь не угрожало преследование со стороны органов правосудия, лишь твои враги разыскивали тебя, чтобы прикончить. Достаточно было назвать имена тех, кто истребил вашу семью, и ты избежал бы всего этого ада”.

Конечно, Мауро рассуждал здраво и логично. Но стоит мысленно вернуться в те времена, чтобы лучше понять ситуацию. Мне едва исполнилось двадцать лет, я только что отслужил в армии. На следующий день после расстрела моей родни, 22 сентября, я собирался улетать в Гамбург. Я решил навсегда уехать с Сицилии. Та жизнь была не по мне. Я стремился в Гамбург.

Да, я был шулером, игроком, однако эта моя жизнь вне закона не оправдывает попытки убить меня. На Сицилии же нашлись люди, которые хотели моей смерти. И во мне поселился страх. Страх перед безликой опасностью, когда ты даже не знаешь точно, кто твои враги, – самый сильный.

Сразу после расстрела родных я думал лишь о бегстве. Мне даже в голову не приходила мысль о мести. К тому же моя раненая нога могла вызвать подозрения. Меня искала полиция, и появляться в людных местах было опасно. Я укрылся в Германии и только там, осмыслив происшедшее, начал составлять план мести.

Первым я хотел убить Джуфу. Это он сидел за рулем машины в тот вечер. Я даже не сомневался в этом. Постепенно в памяти всплывали все новые подробности. Джуфу отличала особая манера водить, притормаживая с визгом шин; но прежде всего я узнал его по голосу, когда он приказывал сообщникам немедленно возвращаться в автомобиль. Я хорошо знал его голос, ведь в прошлом Джуфа был близким другом дяди Джиджи и часто приходил к нам домой обедать. Иуда!

Впрочем, тогда я сомневался, смогу ли лишить человека жизни. Сама мысль об убийстве казалась кощунством. Но, представляя себе Неторе и Джуфу, я знал, что сделаю это без всяких колебаний.

Я пытался связаться с кем-нибудь из друзей нашей семьи, но все отказывались иметь со мной дело под разными предлогами. Я подумал было обратиться к своим друзьям детства, но потом отказался от этой идеи. Я слишком любил своих друзей, чтобы вовлекать их в ту жизнь, которую выбрал для себя. Я слишком хорошо знал их и понимал, что они предпочитают держаться подальше от людей определенных кругов. Нет. Тино и Нелло не должны ввязываться в это дело. Если бы по моей вине с ними что-нибудь произошло, я сошел бы с ума. Я и так чувствовал себя виноватым за то, что вовлек их в историю с Тано во время моей службы в армии. И пообещал себе не втягивать их в месть.