Кармело Сардо - Сорняк

В первую очередь я уладил дела, связанные с переправкой на Сицилию автомобилей. Их должны были доставить мои друзья, которые отправлялись туда в отпуск. Затем подписал соглашения о съеме двух летних домиков: ввиду предстоящего мне бегства я нуждался в надежном укрытии.

В сущности, я все четко спланировал. Но все равно хотел запастись временем. В любом случае, Неторе и Джуфа пока еще не вышли из тюрьмы, но я знал, что их срок скоро истекает.

Каждое утро я занимался бегом, вдыхая смог Милана, иногда ходил в спортзал, или в кино, или к проституткам. Последних я старался менять, чтобы не привязываться и не раскисать от чувств.

Однажды я назначил встречу сербке, задумав, после секса, попросить ее перевести некоторые страницы дневника Селении. Мой план удался. Я начал читать дневник.

Дорогой дневник, сегодня я познакомилась с очень красивым парнем. Мои подруги только о нем и говорят. Они думают, что он встречается с Лидией. Но это неправда, хотя я думаю, он влюблен в нее. Моя глупая сестренка убеждена, что мужчинам нельзя доверять. Ведь у них только одно на уме. Я не верю, что это так. Лидия против сицилийцев. Говорит, что все они мафиози и католики, как вонючие хорваты.

Так вот что, оказывается, думала Лидия обо мне. Следующая запись начиналась со слов “Дорогие мама и папа” – очевидно, Селения обращалась к своим родителям, как если бы они были живы. Я сглотнул ком в горле и продолжил чтение:

Дорогие мама и папа, вряд ли Лидия любит Антонио. Пусть даже она всячески показывает свое равнодушие. Видели бы вы ее перед каждой встречей с ним… Сегодня, когда мы ждали Антонио – он должен был заехать за нами, – она несколько раз переоделась. Несколько раз красила губы, а потом стирала помаду. В конце концов надела джинсы, которые не нравятся Антонио. С тех пор, как он сказал, что ей очень идет юбка, Лидия перестала ее носить. Твоя старшая дочь настоящая дурочка, мама.

О, мама, сегодня он просто загляденье! Красивый, загорелый, с восхитительной улыбкой, уверенный в себе, на своей мощной машине.

Сегодня он поцеловал меня в щеку, а потом обнял. Его губы нежные, и от него так приятно пахло. Лидия делает все, чтобы он больше не приходил, ну что за дура.

Дорогая мама, Антонио старался, как только мог, чтобы у меня была новая нога. Врач из Милана пообещал, что скоро я смогу ходить, как все нормальные девочки. Все друзья Антонио такие милые…

Антонио приехал за нами в аэропорт. Увидев его из окошка, Лидия обрадовалась, но едва сошла с трапа, приняла холодный вид. Как тебе?

Вот уже давно Антонио к нам не заходит. Лидия говорит, у него серьезные проблемы. Вроде тех, какие были у нас в Сербии. Я боюсь, как бы он не подорвался на мине.

Сегодня ночью мне опять приснился кошмар, мама. Я видела соседей, которые обстреливали наш дом, убивали животных, все жгли. Проклятые, я ненавижу их всей душой. Надеюсь, что они все умрут.

Лидия сказала, что положение в нашей стране ухудшается. Не хочу возвращаться. Я, скорее, умру…

– Хватит переводить! – сказал я девушке.

– Ты и есть тот Антонио? – спросила она.

– Нет.

Она посмотрела на меня испытующе.

– Я родилась высоко в горах, в Воеводине. Мою деревню пока не задели боевые действия, но наши мужчины вот уже несколько лет живут в ожидании войны. Я боюсь, Антонио.

– Я не Антонио.

– В моей деревне рассказывают, что сделали с женщинами сначала нацисты, потом русские… Я откладываю деньги, чтобы завершить образование. В следующем году думаю подать заявление в Миланский университет…

– Довольно этих разговоров, – прервал я ее. – Я знаю, насколько тяжела жизнь. Поэтому не нужно усложнять ее еще больше…

Я встал с кровати и пошел в душ. Я пересчитал деньги, которые должен был ей отдать, и положил их на тумбочку.

Анджела – она назвалась на итальянский манер – продолжала смотреть на меня. Потом встала, взяла деньги и сказала:

– Антонио, передай эти деньги Селении, ладно?

– Тебя не переубедишь. Я не Антонио.

– Хорошо, хорошо, но все-таки ты можешь передать деньги Селении?

– Оставь их себе, ты их заработала.

– Пожалуйста, я настаиваю.

– Ты славная, Анджела.

– Я не Анджела. Мое имя – Мила.

– Отлично, Мила, но передавать деньги не нужно.

– Тогда я приглашу тебя на ужин, Ан…

– Послушай-ка, Мила, мне знакома жизнь таких, как ты. Я прекрасно понимаю, что тебе нужно зарабатывать на хлеб, и уважаю тебя, но со мной ты не оберешься неприятностей. Я использую людей, но никогда не позволю использовать себя.

– Ясно. Но сегодня я не хочу больше работать. Давай просто поговорим. Я тоже одинока, и чтение дневника разбередило мне душу. Заставило вспомнить об отчаянии моего народа…

– Сочувствую…

– Да ладно, погрустили, и хватит! Давай проведем вечер вместе. Перекусим где-нибудь – место выбирай сам, прогуляемся. А завтра каждый пойдет своей дорогой. Идет?

– Одевайся, – сказал я ей.

Мила проворно оделась. Просто и незатейливо, как старшеклассница: джинсы, изящные кроссовки, блузка и легкий свитер, который она набросила на плечи. Совсем не похожа на тех девиц, которые работают вечерами и заманивают клиентов вроде меня. Я решил зайти с ней в пиццерию. Мы заказали по пицце и пиву, смешавшись с гурьбой молодежи, которая ела и беззаботно смеялась. И хотя мы с Милой мало чем отличались от них внешне, в душе мы были настоящими стариками.

– Еще девочкой, в десять лет, я увидела, как мои родители оплакивают смерть нашего президента Тито. Отец говорил, что только он был в состоянии поддерживать единство всех наших республик и что скоро наступят трудные времена. Я не знала, кто такой Тито, мне казалось, это какой-то телеведущий. Подростком я жила беззаботно. Мы не знали бед, которые предрекал мой папа. В прошлом году, когда я только окончила старшую школу, к власти пришел Милошевич. В школе нам говорили, что он новый Тито. Но многих из нас не очень-то убеждали его националистические речи. Казалось, кроме “великой Сербии”, он не способен рассуждать ни о чем. Напряжение в стране росло, и мы с сестрой поняли, что лучше куда-нибудь сбежать. У нас с глаз словно пелена спала. Мы приехали в Милан несколько месяцев назад. Сначала думали работать в сфере моды. Нас завораживал мир лоска и роскоши, который мы видели по телевизору. Но потом оказалось, что нужно вкалывать по двадцать часов в день ради крошечного заработка. На жизнь его не хватает, и мы поняли, что, как ни крути, придется удовлетворять чужую похоть, – хотя бы за деньги. Это неправильно, Антонио?

Меня позабавила ее прямота и то, что она упорно продолжала звать меня Антонио.

– Я очень рано усвоил, Мила, что неправильно клеить моральные ярлыки к человеку, у которого пустое брюхо.