Софья Ролдугина - Кофе с привкусом вишни

— А меня беспокоит, — безмятежно ответила Паола, слегка сдвинув брови. — Когда два непредсказуемых джентльмена столь страстно бранятся, лучше знать причину, дабы случайно не попасть под горячую руку.

— Ах, ну разве что так, — невозмутимо согласилась я и шагнула к двери. Уже прикоснувшись к ручке, остановилась и обернулась: — Скажите, Паола, у меня достаточно бледный вид?

Взгляд у неё стал придирчивый, подозрительный, как у старика-ювелира, который заполучил особенно редкий драгоценный камень — увы, от ненадёжного поставщика.

— За леди Смерть вас примут вряд ли, а вот за призрак аскетичной монахини, что девяносто лет питалась одними кореньями и света солнечного не видела, вы сойдёте, без сомнений.

Удовлетворившись этим весьма суровым вердиктом, я кивнула:

— Что ж, тогда можно надеяться, что Эллис не станет усердствовать с нотациями, — и храбро толкнула дверь.

Звуки голосов стали громче.

Похоже, детектив и хозяин дома бранились не столь далеко, как можно было подумать — самое большое, этажом ниже, в открытой комнате. Тем лучше: не придётся стучать и, таким образом, предупреждать о себе. А внезапное появление нового действующего лица делает пьесу более интересной, запутывает детективную историю — и, что важнее, остужает горячие головы спорщиков.

Мы с Паолой спустились на два пролёта, прошли по коротенькой и очень холодной галерее — и очутились в так бедно обставленной гостиной, что она казалась заброшенной. Здесь имелось два выхода; у второго застыла, стиснув в кулаке помятую перьевую метёлку, мисс Грунинг. На столике у окна, наполовину завешенного выцветшей портьерой, красовалась обстриженная роза в белом фарфоровом горшке — если бы я захотела, то могла бы протянуть руку и прикоснуться к влажной, рыхлой земле или искривлённому колючему стеблю…

Впрочем, довольно шипов на сегодня.

Стоило нам переступить порог комнаты, как спор тут же прекратился. Напряжение, однако, никуда не делось. Роджер улыбнулся несколько неестественно и шагнул навстречу, разводя руки в стороны, точно распахивая объятия:

— Леди Виржиния, как же я рад, что вам стало лучше! Вы всех нас так напугали! Счастье ещё, что Эллис явился по служебным делам и уверил меня, что прежде вы часто лишались чувств, и беспокоиться не о чем.

Надо признаться, его слова меня немного смутили. Конечно, хрупкое здоровье аристократок — притча во языцех, но утвердилось это мнение во времена корсетов и тугих шнуровок, когда женщина знатного происхождения могла глубоко вдохнуть только поздним вечером, в собственной спальне, и то не всегда.

— О, тому есть причины. Родители погибли рано, и воспитанием моим занималась леди Милдред. И, увы, тогда она уже была серьёзно больна и вскоре покинула меня. За несколько лет я потеряла всех своих близких…

— …а ещё вы взвалили на себя уйму дел, которые любая великосветская лентяйка с радостью передала бы управляющему, — пугающе ласково прервал меня Эллис, напомнив на мгновение дядю Клэра. — Но я-то думал, что те годы тяжёлой работы повредили вашему здоровью, а не уму. Ошибся, видимо.

Будь мы наедине, я бы даже не заметила ядовитого укола, потому что тревога в глазах детектива ясно говорила: он беспокоится обо мне. Но чтобы кто-то отчитывал меня, словно нерадивую служанку, в присутствии посторонних! Кровь Валтеров, ледяная, как гнев, ударила в голову и затуманила взор:

— Объяснитесь, пожалуйста — если вы способны говорить ясно, а не только язвить протянутую руку, как… как… как обезумевший скорпион!

— О, в ход пошла высокая поэзия, — скептически откликнулся Эллис. — Хотя вы правы, не мне упрекать вас — ведь я был тем, кто разбудил ваше любопытство пару лет назад, с меня и спрос. Правда, я никак не мог знать заранее, что в вас дремлет такой неукротимый дух. И что найдутся люди, способные этим воспользоваться в корыстных целях… Я о тебе говорю! — обернулся он к Роджеру, и взгляд его стал сердитым по-настоящему.

На смуглом лице Паолы застыло выражение сдержанного интереса — так, словно она разговаривала с почтенным, но не слишком приятным собеседником, к которому все её душевные качества призывали относиться с уважением. А вот мисс Грунинг совершенно не держала себя в руках: она дико озиралась, переводя взгляд с Эллиса на Роджера, с искорёженной розы — на меня, и лицо у неё сделалось такое, точно она с удовольствием разбила бы злосчастный горшок о мою голову.

А утихший было спор разгорелся с новой силой; надежды не оправдались — я оказалась, увы, тем ветром, который раздул уже поостывшие угли.

— Я пригласил гостью к матери, что такого?

— Ты прекрасно знаешь, что заманил её ради себя. Зачем? Святой Кир свидетель, я уже жалею, что вообще когда-то упомянул твоё имя!

— Леди Виржиния достаточно умна, чтобы самостоятельно разобраться в моих мотивах, и не стоит…

— О, да — умна, прекрасна и вообще просто кладезь добродетелей, но я не припомню, чтобы…

— И она бы не стала меня перебивать, потому что воспитание…

— Куда приютскому выкормышу с приютским же воспитанием лезть в жизнь порядочных горожан! А вот теперь я жалею, что занялся этим делом!

Достойные джентльмены кричали всё громче и размахивали руками всё сильнее — так, что даже роза зашаталась на хлипком столике. Глаза мисс Грунинг потемнели то ли от ужаса, то ли от гнева.

— Когда я упомянул леди Виржинию, то вовсе не собирался укорять тебя…

— Леди Виржиния в этом сумасшедшем доме — единственная достойная упоминания особа, кроме миссис Мариани, разумеется, и поэтому я настаиваю…

Слушать перебранку стало невыносимо, и я решила вмешаться — благо, трость была при мне. Трёх сильных ударов по полу хватило, чтобы паркет треснул — а Эллис с Роджером умолкли и наконец-то посмотрели на меня.

— Господа, — улыбнулась я, стараясь выглядеть кротко и невинно — насколько возможно для наследницы Валтеров. — Умерьте пыл, прошу. И перестаньте упоминать моё имя как аргумент: боюсь, для некоторых из присутствующих это может оказаться слишком серьёзным ударом. Из-за ваших похвал и недостойной ревности некая в высшей степени легкомысленная особа уже мысленно примеряет вон тот красивый белый горшок к моей голове, — и я указала на розу.

Едкая, на грани допустимого шутка произвела неожиданный эффект.

Во-первых, мисс Грунинг вскрикнула и выбежала, уронив метёлку.

Во-вторых, Роджер уставился на трещину в паркетной доске с восхищением, которое доставалось только героям древности — или, вернее, их деяниям.

В-третьих, Эллис вдруг будто бы засиял изнутри и схватил хозяина дома за плечи, выкрикивая сущую бессмыслицу:

— Оно там! То, что потерялось! Точно, там! Наверняка!