Дмитрий Быков - ЖД (авторская редакция)

Аша обернулась на него, и в ее глазах, только что сиявших счастьем гордости и родства, губернатор увидел отчаяние. Если к ним не выходили — значит, спасения в Дегунине не было.

— Может, никого нет?— спросил он.

— Всегда есть!— отозвалась она с упрямством безнадежности, отвергающей всякие утешения.— Я знаю. Это так всегда у нас.

Дверь неожиданно открылась, и на крыльце очутилась высокая старуха в темном платке и черно-лиловом тряпье.

— Заходите,— сказала она негромко.

— Под кем Дегунино сейчас?— спрашивала Аша.

— Да под южными вроде. Не поймешь у них, сама уж путаю.

— Ражие, утюжие?

— А кто знает. С колого боку рожие, с колого талыжие. На полоток расколешь, да и боровик намажешь. И никакого.

— Бабушка, что же делать мне?

— А что я знаю? Голод бы намолоть, так и колоб не тупился бы.

— А если на улок?

— Улок не улок, а затолок на коробок…

Аша уронила голову на руки. Она не плакала, сидела молча. Губернатор тоже боялся нарушить молчание. Перед ним стояла нетронутая чашка темного отвара — местный чай с кипреем и еще какими-то бодрящими травами, тварями…

— Ты-то что же думал?— спросила ашина бабка, поднимая на него кроткие глаза.— Ну, она дура молодая, понятно. А ты что ж?

— Я думал жениться на ней,— сказал губернатор. Ему странно было отчитываться перед туземкой, но он понимал, что от этой туземки зависит теперь все.

— Так ведь ты спросил бы хотя, какого она роду. Разве у вас не спрашивают, какого роду? У вас разве бывает так, чтобы не пойми на ком, не спросясь, жениться?

— Редко,— признал губернатор.

— Ну так что ж ты? Ведь ей никак с тобой нельзя, неужто не слышал?

— Откуда ему слышать, бабушка?— проговорила Аша.— Где про это написано?

— Ну а ты куда смотрела?

— На него смотрела,— сказала Аша.

Бабушка была ничем как будто не опасна — чутье на опасных людей губернатору не изменяло никогда; самым страшным в ней было именно это сознание своего бессилия, полная беспомощность. Аша шла сюда за решением своей участи, но здесь ничего не могли решить.

— Или ты не видишь, как все стало?— спросила ее бабушка.

— А что? Вроде все хорошо…

— Да что ж хорошего? В этом году ничто не родит. И яблонька не так родит. Дресва вон среди ровного дня шумит. Трава-то — видишь, какая? Разве в прошлом такая была? У Марфы корова целыми днями воет, у Акулины скворец слова забыл…

Аша снова опустила голову.

— Нельзя вам тут. А уйдешь ты за горы — и тоже не знаю. Тут что у нас, что в загорье — разницы нет, всяко коломок на боловок…

— Я уйду,— сказала Аша.— Мы отдохнем два дня и уйдем.

— Куда вы уйдете? Ищут вас везде, он же говорит,— бабушка кивнула на губернатора.— И по телевизиру я видала.

— Не найдут,— сказал губернатор.— Я к ЖД пойду. Они спрячут.

— Никуда они тебя не спрячут,— махнула рукой бабушка.— Главное, от земли ты куда спрячешься?

— Авось земля не встанет,— ответила Аша. Бабушка покачала головой.

— Я вечером старух соберу,— сказала она.— Сделать мы тебе ничего не можем, это ты, Аша, знаешь, у нас на своих сроду рука не поднялась. А и помочь, Аша, не могу, это уж как обловок на поплавок, как колоб на желоб…

— Да ведь ребенок это!— крикнула Аша.— Это ведь ребенок, что он всем вам сделает?!

— Он-то ничего не сделает,— сказала бабушка.— А про то, что ребенок… Ты знаешь хоть, какой он ребенок?

— Был бы не такой — я бы чуяла.

— Что ты чуешь сейчас? Ты мать, откуда тебе чуять? А я знаю. Ребенок тот будет не простой. У ребенка того зубы будут от рождения, волоса от рождения, и первым делом, как родится, он мать убьет и отца убьет. А потом всех убьет, и начало начнется.

— Как он убьет отца?— не поверил губернатор.— Не может ребенок отца убить…

— Этот все сможет,— испуганно сказала бабушка.— Этот как родится, тут уж делать нечего. Знала бы я — сказала бы ей когда еще. Да ведь кто знает? Сторож знает, а сторож за всем не уследит. И не знаю я, где сторож и какой он из себя. Приезжал вроде один, говорил, что ты придешь. Говорил, чтоб донесла ему. А больше не приезжал.

— Донесешь?— спросила Аша с вызовом.

— Ты знаешь, что не донесу. Да и он знал, он для порядку сказал. А может, и не сторож. Сказано же про сторожа: никому не ведомо. Ему иногда самому не ведомо.

— А спрячешь, если опять придет?

— Спрятать спрячу, а помогать не буду. И оставаться нельзя тебе. Сама подумай, что будет, если в Дегунине земля встанет. Где хочешь можно, хоть и там бы не надо… Но если у нас встанет, Аша, если у нас-то, что ж это будет, Аша!

Она в первый раз обняла внучку и прижала к себе ее голову.

— Ох, что ж за напасть напала, что ж за припасть припала… Как быть, как быть…

— Ничего,— сказала Аша тихо.— Я отдохну и уйду. А своих ты вечером все-таки собери.

— Соберу. Но ты не жди, не согласятся.

— Знаю, что не согласятся. Хоть повидаю их всех.

— Ладно,— сказала бабушка.— Спать идите с дороги. Вечером разбужу.

Вспоминая потом дегунинских старух, губернатор сам не очень понимал, что за странное чувство владело им в тот вечер. Он не боялся их, нет. В них не было ничего грозного. Это они его боялись.

За годы работы с коренным населением он успел понять о нем многое, но никогда не отдавал себе отчета в истинной мере его беспомощности. Оно в самом деле ничего не могло, когда дело касалось будущего. Жизнь коренного населения протекала в бесконечно тянущемся настоящем. На все вопросы о завтрашнем дне ответ был один — «Как Бог даст»; и Даждь-бог давал завтрашний день, а Жаждь-бог отбирал вчерашний, и не было случая, чтобы завтра не наступило; так что же о нем и беспокоиться? Перед будущим, вторгающимся в сегодняшний день, коренное население испытывало панический ужас. Аша несла в себе угрозу, угроза росла с каждым днем, остановить ее не было сил, убивать коренное население не умело — оно только жалось да отступало, сбивалось в жалкую кучку… И старухи, волчицы Дегунина, жрицы тайной полузабытой веры, были не сумрачные рослые весталки, а маленькие, кругленькие, с писклявыми голосами бабки, улыбавшиеся робко и заискивающе. И говорили они в точности как Стрешин и Рякин, дополняя и перебивая друг друга:

— И будет тот человек белый, волос его черный, глаз его карий.

— Глаз карий, волос мягкий.

— Уже с зубами родится.

— С зубами, с зубами. Зубищи — во!

— Смущение сделает.

— Вас убьет, а нам смущение сделает.

— Вот как родится, так сразу и убьет.

— Ладно,— прервала Аша.— Сама все знаю. А если уйду?

— Никак нельзя тебе уходить,— запищали бабки.

— Ты уйдешь, а он что ж?

— Он же все равно родится!

— Родится и смущение сделает.

— Волос будет черный, а глаз карий. Беспременно.

— Уже и так времена последние.