Олег Сенцов - Купите книгу — она смешная

— Да, это не очень далеко отсюда было, — незнакомец тряхнул рукой куда-то в темноту за нашими спинами. — Только климат был немного поприятней, сейчас жарко чересчур, — руки снова сложились куда-то в складки балахона, и появилась уже начавшая меня раздражать еле заметная улыбка, которую в следующий раз я уже назову злобной усмешкой.

Повисла и начала медленно раскачиваться, как маятник часов, пауза. Фляга закончилась на Джеббсе, но никто не жалел об этом — мне так точно было уже достаточно впечатлений на сегодня.

— Ну, хорошо тут у вас. Спасибо за угощение. Спасибо за разговор. Мне уже пора, — незнакомец начал раскланиваться, но только на словах, тело в этом прощании пока не участвовало, зато источало безлимитный запас злобных усмешек.

— Да мы ведь и не поговорили толком, — ответила за всех хозяйка вечера.

— Ну, чтобы разговаривать не обязательно произносить слова, тем более, что сказано сегодня было предостаточно, — незнакомец в очередной раз ухмыльнулся, но теперь как будто не сам себе, а Джиму. — Но перед уходом я хотел бы вас отблагодарить, добрые люди. Чего бы вы хотели?

— В смысле? — я решил включиться.

— Ну, какие у вас есть желания?

— У меня? — Я посмотрел на сидевшего напротив меня Джеббса, на пустую фляжку у его ног, затем на валявшийся рядом окурок волшебной папироски и сделал, как потом оказалось, слегка поспешный выбор. — Еще бы косячок, а лучше два!

— Так один или два? Тут важна точность, — и меня озарили улыбкой мудрой черепахи и поворотом ее головы. Знаете, есть такая категория людей, которые считают себя намного умнее других. Они вроде и говорят с тобой, и смотрят на тебя, но улыбаются в никуда и ты понимаешь, что ты для них ничего не значишь. Я не люблю таких людей, и незнакомец был именно такой, а про его улыбку я вам уже говорил. Он начинал меня уже конкретно раздражать и меня понесло:

— Правильно! Чего мелочиться! Один, два — это не масштаб. Надо чтобы много и не кончалось.

— Надо конкретнее, — попросил уточнений бухгалтер в балахоне.

— Конкретнее? Поле! Да, поле. От края до края, — и я помахал разным частям горизонта.

Балахон внимательно поглядел в обозначенные стороны, темнота в которых была абсолютно идентичной.

— То есть примерно восемь тысяч гектаров? Поле? И чтобы на нем рос Cannabis?

— Да, да, — не унимался Безумный Билл. — Чтобы росло и никогда не заканчивалось.

— Хорошо. А ты? — незнакомец обратился к Джиму, но тот был где-то в районе туманности Андромеды и никак не отреагировал.

Зато отреагировал герой-любовник и любитель нью-йоркских монашек, Джеббс.

— Поле — это все ерунда. Один рок-фестиваль скурит его меньше чем за неделю. А вот камешки, брюлики — это уже навсегда!

По-видимому, история с профессором, и его не совсем удачной и совсем не научной экспедицией не только не охладила разум определенных слоев нашего общества, а наоборот, вызвала его воспаление у некоторой части индивидов.

— Неужели? — чаепитным тоном ответил незнакомец. — Ну и сколько вам нужно этих самых камешков? Ведь речь идет о бриллиантах, насколько я понимаю, или все-таки вы удовлетворитесь и алмазами?

«Передайте мне сливки, миссис Хадсон», — был готов услышать я следующим предложением, но я услышал: «Алмазные копи царя Соломона!» Это была Эльза, она начала играть в слова-синонимы и смеялась сама с собой.

— Да не все ли равно! — тоже начал смеяться Джеббс.

— Вам — возможно, а мне надо знать точно.

— Ок. Пусть будут бриллианты.

— Бриллианты — лучшие друзья девушки! — Эльза начала танцевать и продолжила набирать очки в свою игру с одним участником.

— Нет, нет, все-таки лучше алмазы! Да, алмазы! — Джеббс торопился перекомпостировать свое желание, как будто был уверен в его исполнении.

— Ок. Сколько? — незнакомец явно был готов торговаться.

— Поле, конечно, мне не надо… посыпать до горизонта — боюсь помять всходы, — Джеббс засмеялся своей, как всегда, искрометной шутке, и как всегда, в одиночестве — по его каналу транслировалась юмористическая передача.

Он, как обычно в таких ключевых точках принятия решений своей жизни, вскинул взгляд вверх. Ох, сколько раз он делал так за то короткое время, что мы находимся у него в услужении, но еще ни разу это не приводило ни к чему хорошему, так что я по привычке зажмурился. Там внутри я, наконец, увидел привычную темноту — видать, тетушка Джинджер сотоварищи уже разъехались по домам готовить ужин. В темноте прозвучало слово: «Вагон», я выдохнул и вынырнул на божий свет, точнее ночь.

— Какой? — продолжал незнакомец, уже, по-моему, просто издеваясь над Джеббсом, а заодно и над всеми нами. — Железнодорожный? Четырехосный? Какой тоннаж?

— Самый большой, — отвечал самый жадный Джеббс в мире.

— Шестьдесят тонн?

— А больше не бывает?

— Нет.

— Хорошо, пусть будет шестьдесят, — под весом своего желания Джеббс откинулся на спину, положил руки на живот, зажмурил глаза и, по всей видимости, начал плавать по своему вагону с алмазами.

— Ну, а ты? — незнакомец во второй раз обратился к Джиму.

Тот ответил в свойственной ему манере отсутствия при любом разговоре:

— Было бы хорошо, если бы люди говорили правду….

— Хм, — незнакомец потер свою бороду.

Джимми мог озадачить любого нормального человека, но как выяснилось — ненормальные в балахонах ему тоже были по плечу.

— Это полностью не получится, — после некоторого раздумья ответил незнакомец.

Он продолжал втирать бороду себе в подбородок и смотреть перед собой рассеянным взглядом. Степенью социализации, а точнее ее полным отсутствием, они в эту минуту с Джимом были очень похожи. «Полностью не получится…» — а вагон с полем легко — у этих местных психов с фантазией было явно слабее, чем у нас.

— Жаль… — потянул Джим. — Я очень устаю от вранья.

Я знал это. Джимми как-то говорил мне, что среднестатистический человек врет около пятидесяти раз в день. Я пытался подсчитать за собой, но больше двух у меня никогда не выходило. Пробовал считать за Дядей — сотню мы набирали до обеда, а потом за разогревшимся родственничком я уже не поспевал. Джим же сам никогда не врал, по крайней мере, я такого не припомню, но это абсолютно никак ему не помогало жить — человечество было явно к этому не готово, и вот теперь он решил ситуацию слегка уравновесить.

Ложь Джимми действительно не любил, хотя и интеллигентно старался не обращать особого внимания на враки других, но было видно, как он морщится практически сердцем, когда кто-то в его присутствии начинал врать. Я это знал и поэтому старался никогда не обманывать Джима, только иногда, для его же блага. Впрочем, так я поступал и с другими, те, в свою очередь, со мной и с другими другими, те — со своими другими, короче по кругу врало все человечество, почти все во благо, некоторые по мелочам и для дела. Джимми это не нравилось, я привык, а статистика медленно и аккуратно вывела число пятьдесят.