Алексей Егоров - Радио Пустота

– Найдешь здесь своих то? – Спросил ангел.

– Попробую, – ответил я и пошел по коридору вперед. В голове опять возник образ нашего с ней разговора…

– Неужели мой мир такой? – Спросил я у Герды, когда она перестала меня целовать. Неужели я мог придумать такую хрень? Всех этих людей? Все …ЭТО?

– Да, – утвердительно сказала она, – и скоро это станет реальностью, для всех. Все будут жить так, как придумал ты.

– Мне страшно, – сказал я тихонечко Герде и обнял ее. Я умер, я полюбил птицу смерти и…я создал ад на земле. Как мне жить то после всего этого?

– Жить нужно здесь и сейчас. Все дело, возможно, в свободе выбора? Ты придумываешь людей свободными от твоей воли. А они, чудят, творят что попало и в итоге обвиняют тебя. Ведь это ты дал им эту удочку. Вот, только не объяснил как ей пользоваться. Забыл самую малость. И вот, они уже бьют своего создателя в нос. И, поверь мне. Это только цветочки. Бывало и круче. Как ты там сказал, шуруповертом к кресту?!

– Было дело, – мрачно кивнул я

– Иди выспись, здесь для тебя комнату приготовили, – сказала она.

– Надеюсь, не в гробу? – Съязвил я, и проводил ее усталым и влюбленным взглядом.

– Ладно, ни пуха ни пера тебе, – крикнул Сидоркин в след и закрыл за мной дверь.

Я осмотрелся и пошел вперед. Разговор наш, я старался полностью выкинуть, стереть. Мне не хотелось и думать о том именно факте, что я и есть виновник всего дерьма в мире. Я не хотел ни верить в это, ни знать правды. Скоро, все будет так же, как и в моей жизни. Но, зачем тогда я придумал для себя такую плохую жизнь? Что, не мог придумать себе другой мир? Мог бы быть большой и скользкой медузой. Барахтаться где нибудь в мировом хаосе и питаться микроорганизмами. Мог бы, быть кометой или луной. Такой большой и желтой луной. Висеть над миром и молчать. Но я придумал маршрутки и рынки, ментов и олигархов, сквозняки и болезни, гопников и умников. Все, все, что крутилось сейчас в моей голове, был мой собственный мир, который я воспроизвел. Зачем же он нужен, такой мир? Со всеми этими грязными вокзалами и шлюхами. Бандитами и наркоманами? Зачем я придумал все так паршиво? Ведь на баб моих мне хватало больше фантазии. Я придумал ад. Я придумал …АД. Мне было стыдно. Я шел и силился что – бы не заплакать или не завыть от отчаяния. Нос болел. Как вдруг, увидел своего босса. Я подошел к выемке в стене и стал внимательно наблюдать за ним.

В кабинете директора радиостанции было душно. Он сидел в расстегнутой, пропитанной потом рубашке и все время обдуваясь, утирался платочком. В кабинет вошла та самая секретарша, что принимала меня на работу.

– Ну что, вы послушали все? – Сказала она натружено и пыхтя.

– Что, жара? – Ответил он вопросом на вопрос.

– Не то слово, – ответила она и присела наглым образом на самый краешек стола, – сегодня девять дней как этот чудик под трамвай попал, отмечать будем?

В ее словах совсем не было сожаления, – подумал я, – мне кажется, с таким же выражением лица зачитывают приговор в суде. И зачем я тебя придумал? Суку такую.

– Давай помянем, – устало произнес директор и достал из бара бутылку вискаря.

– Фу, меня сейчас стошнит, – сказала она и поморщилась, – в такую жару пить теплое спиртное, это не для меня. А вы читали его наработки на следующие ночи?

– Нет, – устало сказал директор, – мне хватило прослушанных эфиров.

– Вот, – она бросила на стол мою тетрадь и усмехнулась, – здесь он делал записи, для своих дурацких программ.

Директор аккуратно пододвинул к себе тетрадь и начал торжественно зачитывать мои заметки:

В понедельник, многие начинают новую жизнь. Ну, или пытаются. Сухарев же, в этот понедельник, решил начать свой дневник. Решение далось не просто. Ни то что – бы весть о конце света была ему нова? Нет, скорее он решил планомерно подготовиться к нему, избежав всеобщей истерии. Жизнь у Сухарева дала трещину несколько недель назад. Приехали теща, и по прогнозам, кажется надолго. Достав из закромов толстую амбарную тетрадь, он ловко пристроился на стиральной машинке и начал изливать душу. Свежи излитое предназначалось, по задумкам самого Сухарева, тому немногочисленному человечеству, что перешагнув злополучное двадцать первое декабря, впитает его чтиво и …как некое культурное наследие… как оттиск в камнях времени… в вечность… в вечность… в вечность….

Ну… или кому ни будь.

– А это дневник? – непонимающе спросил он и отхлебнул виски.

– Скорее да, чем нет, – скупо ответила она, – Впрочем, обратимся к первоисточнику.

Директор еще отпил, покряхтел и продолжил чтение вслух…

Теперь все говорят, «На самом деле». Я так не говорю. Я говорю, «епа сыч», вот так я говорю… на самом деле! Вчера вечером закрылся в ванной, решил начать писать дневник. Включил воду, что бы мыслей неслышно было. Под дверью кто – то дышит, шебуршит, живет – одним словом. Думал кот.

– А кто это у нас в одиннадцать часов мыться нарезался? – затейливо так, спрашивает, мать ее. Теща по – нашему. Пришлось напиться. Вышел во двор, свежо, минус восемнадцать, маршрутки тянутся с обкаканными попками. В воздухи легкий запах придури. Поехал в гараж. Э —эх, займи но выпей! И… Джокович еще, слесарь сантехник наш, то ли болгарин то ли серб. Пес с ним, главное пьет как русский.

– От чего, говорит, – вы мосье Сухарев так состоятельны ноне? – вопрошает интеллигентный Джокович, после пятой конфетки и шестнадцатой баночки «из под… сырка» При чем, в его лексиконной транскрипции, слово «сырка», следовало произносить с проглатыванием буквы «Р». вот так, – СЫЙКА.

– Милостивый мой сударь, – отвечаю галантно и неторопливо, – я же в супермаркеты, епа сыч, со своими пакетами хожу… экономия.

Сели с Джоковичем в автобус ………… стоим. Очень интеллигентно стоим. Он меня за шею поддерживает, я его ниже поясницы.

Он одобрительно машет головой. До конца света остается двадцать дней….епа сыч!

У всех мужиков одно на уме, все мужики сволочи, а кто не сволочи, с теми скучно, – утвердительно заявляет мать ее. Теща по – нашему. Пришлось напиться. Нет, ни то что бы я был в полной оппозиции через конфронтацию. Через призму шероховатости… так сказать, епа сыч! Мы же, целый пласт… Достоевский, Тургенев, Толстой, Пушкин еще… мать его. Просто, я же часть менталитета. Епа сыч! Джокович, как знаток тонких материй, после второй конфетки и шестой «из под СЫЙКА» подытожил.

– Мудаки все!

– И я.

– И ты.

Интеллигентная беседа зашла в тупик. Пришлось бить по лицу.

До конца света остается девятнадцать дней!

Все сантехники очень сексуальны. Так раньше утверждал Джокович. Теперь, после встречи с роковой любовью из 56 квартиры, он говорит другое. Теперь Джокович говорит, – художника обидеть просто. Достаточно прийти мужу и выкинуть тебя с четвертого этажа, вместе с разводным ключом, вантузом, семейными трусами и утвердительной решимостью в своей правоте. Пришлось напиться…..