Алексей Егоров - Радио Пустота

Директор отхлебнул из горла и поморщился, – По – моему он был больной на голову?

– Ага, философ доморощенный, – согласилась она.

В этот самый момент я и появился. Специально я этого делать не хотел. Так само собою получилось. Стоя у стены, меня потихонечку затягивало в их сторону. Уже вечерело. И в тот самый момент, когда тень от бутылки достигла моих ног, я и высветился прямо перед ними.

Директор побледнел. Она сначала вскрикнула и совсем с ногами забралась на стол. Но затем спустившись приблизилась ко мне вплотную. Поводила рукой сквозь меня и засмеялась:

– Вот тебе и ага, это же голограмма, сто процентов это компьютерщики с первого этажа шутят.

– За такие шутки, в зубах бывают промежутки, – скороговоркой пояснил директор и отхлебнул еще.

Меня такое положение вещей возмутило. Я насупился и выпалил все свое недовольство разом:

– Сами вы голограмма, – сказал я и сплюнул от досады.

Они на минуту замолкли, но, она подмигнула ему и продолжила, – еще и со звуком, вот до чего техника дошла. Что же, зачет!

– Дурацкий прикол, – пояснил директор, – я их премии решу, на десять процентов, не меньше. Или поувольняю.

– Значит так, – заорал я, – меня между прочим похоронили.

– А текст то хромает, – констатировала она, – тухляк Сухарев, полный тухляк.

– Так, значит, меня так и звали? – Спросил я и… начал растворятся в воздухе.

– Ты куда, Сухарев? – закричала секретарша, – вернись, мы тебе все простим.

Но я исчезал. В самый последний момент, мне показалось, что голос секретарши очень мне знаком. Этот тембр, этот… это же был голос Герды. Теперь я уже совершенно в этом не сомневался. Прозрачная пелена закрыла мои глаза и я очутился у стены с движущимся в ней свете. Стало тепло и уютно, как в кресле у камина.

Когда я открыл глаза, она все так же пела на сцене. Рядом важно восседал паромщик, единственное, теперь он держал в своих руках мою тетрадь.

– Что такое рай? Это, силой мысли, зарождающееся счастье. Есть только одно небольшое, но. Этим своим счастьем ты не должен причинить неудобств другим живым существам. И, казалось бы, условия то у задачки очень просты. Но, начиная творить рай у своих ног, ты медленно и верно созидаешь ад для других.

Что такое ад? Это бесконечное повторение ошибочных мнений, упакованных в блестящий фантик желаний. Попросту говоря, что русскому хорошо…

– Немцу смерть, – тихо добавил я и снова посмотрел на свою тетрадь в руках у паромщика.

– Неужели вы решили, что ангел действительно вытащит вас вот так, запросто, – назойливо просвистел где то у уха, Рабинович, – остерегайтесь такого рода посылов, голубчик, вы же в свете..

– Люстры, – уже злобно добавил я и нервно заерзал на своем кресле.

Герда перестала исполнять песню и зал захлопал ей. Я огляделся. Все было по-прежнему.

– Я объясню вам суть происходящего, – учтиво начал Рабинович.

– Может хватит уже, – огрызнулся я, – постоянно вы пытаетесь что – то мне объяснить.

– Это бильдергберский клуб, – паромщик аккуратно взял меня за локоть и развернул лицом к себе. Я хочу что – бы вы это понимали.

– Дело в том, – непринужденно и совершенно без тени сомнении, продолжил Рабинович, – раз в году, точнее на его исходе, все эти господа собираются в свой клуб. Закрытый клуб. Клуб для избранных.

– Бильдергберский клуб, – важно добавил паромщик, – самые влиятельные люди планеты сегодня здесь.

– Они что, тоже, того?! – Улыбнулся я, – отъехали.

– О, нет, – объяснял дальше Рабинович, – у них свои пути дорожки для проникновения в нижний ад.

– Все банально, – продолжал паромщик, – те, кто победнее и не может позволить себе личный саркофаг, собираются вместе. Застраивают поселок коттеджами. Маскируя при этом саркофаг общего назначения. Так появляются элитные поселки и районы. Хотя, если учесть что единственное их предназначение, скрыть истинное здание среди всего этого эпатажного хлама.

– Скрыть саркофаг, – пояснил Рабинович, – а господа побогаче, имеют его в своем арсенале прямо и непосредственно, так сказать имеют его.

– Сами господа редко, я бы даже сказал, совсем не проживают в местах таких саркофагов. Скорее, нанимают актеров из числа людей. Что – бы они изображали, какую – то суету в элитном микрорайоне. Для отвода глаз.

– Но, – паромщик вдруг стал более суровым и это проскользнуло в его голосе, – раз в году они приезжают в нужное место. Погружаются в саркофаг, а это, большой гранитный зал с множеством удобных, как правило ручной работы, гробов. Укладываются и призывают смерть.

– Для этого существует несколько простых манипуляций, – более спокойным тоном просвистел Рабинович, – но суть одна. Создать рай для всех. То есть, пожелать избавления земли от себя же самого. Но и это еще не перемещение в ад.

– Что же еще? – Уже с любопытством спросил я.

– Когда приходит смерть, – Пояснил паромщик, – нужно уговорить ее вернуть вас обратно. Выторговать свою будущую жизнь. И тут, я вам скажу, кто во что горазд.

Они оба рассмеялись и я посмотрел на всю эту шушеру, что собралась сегодня в клубе. Даже представил себе, как все эти богатеи пристроились в своих резных гробах, и, торгуются со смертью. Что, если не секрет, каждый из них может предложить ей?

– А это органичная мысль, – перестав смеяться, сказал Рабинович.

– А, самое главное, правильная, – добавил паромщик, – Ведь денег смерти не нужно. Да и благами ее не умастить. Так что же они предлагают в замен?

– И что же? – Мне почему то стало страшно. И паромщик это заметил. Он тихонько наклонился к моему уху и так же тихонько произнес:

– Души!

– Свои?

– Конечно нет, – уже выпрямившись сказал он, – чужие людские души. Весь виртуальный мир, создан для того, что – бы отрывать человека от реальности. Что – бы формировать в нем мысль к тому, что нет ответственности. Ни перед богом, ни перед народом, ни перед историей. Конечно это чужие души.

– Отсюда и катастрофы, – добавил Рабинович, – просрет один такой нувориш двести, триста душ. Потом приходится топить их в атлантическом океане на большом и непотопляемом кораблике.

– Подстраивают? – Глупо спросил я.

– По разному бывает, – ответил паромщик, – один из господ даже станцию по запуску торнадо построил. Так, говорит, накладнее но проще. Притащил к побережью, запустил волну и отбрехался за все путешествия. Можно войну начать. Можно эпидемию.

– Но, в последние года в моде сексуальная революция, – нравоучительно продолжил паромщик, – они заграбастали все СМИ. Вот и льют со всех экранов про независимость в отношениях. Жопы голые детям показывают среди бела дня. Наркотики в школах. Пидарасы в правительстве. Ничем нас уже не удивишь. За последние двадцать лет на этом поприще пошли хорошие всходы. Народ сам дохнет, от СПИДа, гепатита, от насилия захлестнувшего мир. От голода и наркоты. Господа развернули планомерную и отточенную работу. Уж поверь мне.