Корбан Эддисон - Слезы темной воды

Как только их такси отъехало, Исмаил посмотрел на Меган:

– Я дал вам слово. Теперь настало время выполнить обещание. Я расскажу вам, что случилось на паруснике.

– Слава богу, – выдохнула она.

Он склонил голову:

– Да, но только тогда, когда вы кое-что сделаете для меня.

Она развела руками:

– Судебный процесс начинается через две недели. У меня нет времени на новые одолжения.

– Вы хотите справедливости? – спросил он, пристально глядя на нее.

Она вздохнула:

– Конечно.

– Тогда мне нужна ваша помощь.

С юридической точки зрения это была дикость, смехотворная и нелепая, но Меган знала, что исполнит просьбу Исмаила в точности. Он давно завоевал ее расположение, так же как завоевал расположение Пола. Три часа она слушала его рассказ, прерывая его только для того, чтобы задать уточняющие вопросы. Он рассказывал все без утайки и имел удивительно цепкую на детали память. Она проверила его воспоминания, попросив воспроизвести обмен репликами в переговорах, которые она изучила по записям. Он показал невероятную точность. Он вспоминал фразы и предложения почти дословно.

Она и раньше догадывалась, но его рассказ подтвердил это: Исмаил был одарен исключительно высокими аналитическими способностями. Его мозг работал на уровне сложности, от которого у любого среднестатистического человека пошла бы кругом голова. Как гениальный игрок, он видел принятые им решения в матрице возможных сценариев развития событий, каждый из которых имел свои особенности и непредвиденные обстоятельства, и в случае их реализации они повлияли бы на конечный результат. Он включал в матрицу оценочные суждения окружающих его людей и постоянно обновлял ее, так что его решения всегда были свежими, ориентированными на будущее и непредвзятыми. Таким образом он держал в неведении правительство, пока плыл на «Возрождении» в сторону Сомали, и едва не прорвал блокаду с двумя миллионами долларов наличными. Этим же ему удалось превратить свое пленение и тюремное заключение в путь к освобождению Ясмин и Хадиджи.

Но он не был всевидящим. Он не мог предугадать конец в самом начале. Когда он делал ошибку в расчетах или когда человек действовал вопреки своим собственным интересам, его матрица разваливалась, расплеталась, как вязаная вещь. По его словам, он совершил две такие ошибки: во-первых, когда поверил, что Пол говорит от имени правительства, обещая отпустить их; и во-вторых, когда решил, что деньги успокоят его людей, несмотря на то что он предал их.

Он описал все это черным по белому – решения и выборы, сделанные всеми сторонами, которые привели к перестрелке. А потом выложил последний фрагмент головоломки – причину, по которой он скрывал правду до сих пор и не собирался ее открывать публично до суда. Именно в этот миг его история превратилась из трагедии в пророчество Судного дня. Меган понимала холодную жесткую логику жертвоприношения, которое ему пришлось совершить, но не могла оставаться безучастным свидетелем его самоубийства.

В оцепенении она покинула Чесапикский исправительный центр и поехала в Вашингтон, выжимая из своего «ягуара» скорость намного выше дозволенной. Добравшись до столицы за рекордно короткое время, она свернула по окружной на запад, в сторону Арлингтона. Ее дом находился в городе, но она не хотела сегодня возвращаться домой. Саймон съехал два месяца назад после безуспешных попыток придерживаться правил строгой моногамии. Он снимал квартиру в Джорджтауне, что позволяло ему заниматься своими делами свободно, не боясь привлечь к себе излишнее внимание. Меган уже разговаривала с юристом, ведущим дела о разводах, и ожидала, что Саймон подпишет бумаги без скандала. В любви и в войне он всегда был честен. Только верности ему достичь так и не удалось.

Около девяти вечера Меган постучала в дверь Пола. Она думала, не позвонить ли ему предварительно, но ей не хотелось объясняться по телефону. Это нужно обсудить лично.

Пол в спортивном костюме открыл дверь и с удивлением уставился на нее:

– Что случилось? Все в порядке?

– Нет, – ответила она. – Мне нужно с кем-то поговорить.

Когда он отступил в сторону, она вошла в гостиную и тяжело опустилась на диван.

– У тебя водка есть?

Он покачал головой:

– Только бурбон и портер.

Она сухо рассмеялась:

– Настоящий холостяк. А вино?

Он достал бутылку красного вина.

– У меня есть монтепульчано, выигравшее кучу наград.

– Подойдет.

Он наполнил два стакана и протянул ей один, затем сел на стул рядом.

– Это Саймон? – спросил он. – Знаю, тебе было трудно.

– Не особенно, – сказала она, благодарная ему за возможность отвлечься. – Я знала, что это случится. Я старалась что-то исправить, но больше так не могу.

– Мне очень жаль, Мег. Он дурак, если отпускает тебя. – Пол сделал глоток вина и посмотрел на нее. – Дело в Исмаиле, не так ли? Он сказал тебе что-то.

Меган медленно кивнула. Ей следовало вести себя очень осторожно, чтобы не преступить границ конфиденциальности.

– Ты был прав насчет него. Он не такой человек, каким его все считают.

– Знаю. Я разговаривал с его матерью. Она рассказала мне об их семье.

Меган кивнула. Именно поэтому она попросила его подвезти Хадиджу и Ясмин.

– Но я не про это. Предыстория не объясняет всего.

Он прищурился:

– Ты говоришь о перестрелке.

Эмоции снова захлестнули ее:

– Исмаил – умнейший человек. У него громадный потенциал. Он мог бы стать следующим президентом Сомали. – Она почувствовала, как по щеке скользнула слезинка. – Я не могу его спасти, Пол. Присяжные ему ни за что не поверят. Они собираются дать ему высшую меру.

Пол придвинулся к дивану и обнял сестру. Его чутье, как всегда, не ошиблось. Сколько Меган себя помнила, он всегда точно знал, что ей нужно. Она прижалась головой к его груди, привычно устроилась в его уютных объятиях.

Через какое-то время он заговорил:

– Знаешь, там, в океане, была минута, когда я понял, что не могу ни на что повлиять. Я дал ему все, что ему было нужно, но я не мог заставить его это взять. Выбор был за ним. – Пол провел пальцами по ее волосам. – Сейчас то же самое. Это не твой выбор, и ты не можешь его спасти.

Меган долго молчала, плывя на волнах боли. Она знала, что он прав, но последствия сказанного им распространялись не только на это дело, они шли гораздо дальше. Она вспомнила их обед в Бивер-Крик. Тогда она ни за что не стала бы говорить о прошлом, о Кайле. Но теперь чувствовала себя по-другому. Если она собиралась пережить испытание, ей предстояло принять то, что она не могла изменить.

– В Колорадо ты что-то хотел сказать мне, – напомнила она. – Что?