Корбан Эддисон - Слезы темной воды

Она передала телефон женщине, и Хадиджа, не сдержавшись, заплакала. Через какое-то время сомалийка сказала:

– Это мой сын, но он какой-то другой. У него тяжелый взгляд. В нем много боли.

– Расскажите мне о нем, – ласково попросила Меган. – Каким он был раньше?

Хадиджа вытерла глаза платком.

– Исмаил такой же, каким был его отец: страстный, преданный и упрямый. Когда он был ребенком, детские забавы его не интересовали. К пятнадцати годам он уже прочел все книги Адана. Он выучил наизусть Коран на арабском. А для брата и сестры он всегда был главным защитником. Однажды – ему тогда было двенадцать лет – Ясмин ужалил скорпион. Мы с Аданом были на базаре, и дети остались дома одни. Он отнес ее на руках в больницу и всю дорогу бежал. Он спас ей жизнь.

Почему-то все это не удивило Меган.

– Фарах рассказал мне, что случилось с Юсуфом. Но про Ясмин он ничего не знал. Вам известно, что с ней?

Взгляд Хадиджи устремился вдаль.

– В «Шабааб» к девочкам относились не так, как к мальчикам. Некоторых заставляли помогать военным, но большинство отдавали в жены. Ясмин была красивой. Думаю, ее взял себе кто-то из командиров. – Она посмотрела на свои руки. – После того как их забрали, я столько раз хотела попытаться их найти. Но не смогла. Это было слишком опасно.

Следующий вопрос Меган задала деликатно:

– А что бы вы делали, если бы все же решились на это?

Хадиджа заколебалась.

– Написала бы им эсэмэс. У них у всех были мобильные телефоны. Может, в «Шабааб» их забрали, но может и нет. – Хадиджа заломила руки, губы ее задрожали. – Не знаю, что бы я делала, если бы они ответили. Но хотя бы… хотя бы я узнала бы, что они живы.

Меган сразу поняла суть:

– Они вам не писали?

Хадиджа пожала плечами:

– Не знаю. Свой телефон я отдала Махмуду, брату моего мужа. Он сказал мне, что я должна исчезнуть. Он обещал его уничтожить.

Меган сделала в уме пометку на этом месте.

– С Махмудом вы связь поддерживаете?

– После того, что случилось с моим мужем, – нет. – Хадиджа нахмурилась, как будто подыскивая правильные слова. – Сомалийские кланы похожи на семьи. До войны мы ладили. Мы заключали браки с другими кланами, у нас были друзья во многих из них. Но война разорвала наши связи. Когда я уезжала из Могадишо, мой отец велел мне порвать с кланом Адана. Он сказал, что его родственники останутся на связи с Махмудом.

Подождав немного, Меган задала следующий вопрос:

– Как вы думаете, почему Исмаил занялся пиратством?

Хадиджа ответила со спокойной уверенностью:

– Я не знала мальчика более честного и благородного, чем Исмаил. Для этого должна быть причина. Но какая? Даже не могу представить.

– Вы знаете, что могло толкнуть его на убийство? – тихим голосом спросила Меган.

Хадиджа закрыла глаза.

– Пророк Мухаммед, да благословит его Аллах и приветствует, сказал, что все живые существа – дети Всевышнего и дороже всех Аллаху те, кто проявляет доброту к его детям. Таким был Исмаил, когда я его знала. Но Исмаил на вашей фотографии… Я не уверена. – Она снова открыла глаза. – Фарах рассказывал мне о мальчике, в которого стрелял мой сын. Как он? Я молюсь за него каждый день.

Меган ответила сдержанно:

– Идет на поправку. Но на это нужно время.

Хадиджа посмотрела на нее с любопытством:

– Фарах говорил, вы представляете Исмаила на суде бесплатно. Если он совершил этот ужасный поступок, почему вы помогаете ему?

Выражение лица Меган не изменилось. «Если скажу, вы не поймете, – подумала она и тут же усомнилась в этом. – Она видела смерть. Быть может, она поймет». Разум выхватил из памяти фотографию, которую она хранила в ящике стола у себя в кабинете. На ней был изображен Кайл за мольбертом, пишущий натюрморт с розами. Легкие каштановые пряди, ниспадающие на глаза; сногсшибательная улыбка, подобная тайне, которой нельзя не поделиться; взгляд, никогда не задерживающийся на одной точке подолгу из-за беспокойного ума. Ее снова охватила грусть, она чувствовала ее, как рану, которая не перестает кровоточить. Приглушив боль, она рассказала Хадидже правду, но не всю.

– Я хочу, чтобы люди услышали историю целиком, а не только ту ее часть, которую пожелает представить им правительство. К тому же я, видите ли, считаю, что смертная казнь аморальна. Она не исправляет зло, она его преумножает. Исмаил мог бы остаток жизни посвятить каким-нибудь полезным делам. Даже в тюрьме.

Хадиджа посмотрела на нее, глаза ее блеснули на свету.

– В Коране есть строки, посвященные наказанию. Но в них содержится и надежда. Если кто-либо откажется от возмездия, то это послужит искуплением ему за прошлые грехи. Я не уверена, что это применимо к вам, но мне хочется думать, что применимо.

Меган тронула ее руку:

– Спасибо за добрые слова. Перед моим отъездом Исмаил передал мне для вас послание. Он просит прощения за то, что так вышло.

Хадиджа медленно покачала головой:

– Я всегда буду его любить. Но если он хочет передо мной извиниться, ему придется сделать это лично.

Утро было такое же мрачное, как тучи на сердце у Ванессы. За обычные ежедневные занятия она взялась с усердием монастырского послушника, но разум ее переполняли мысли о другом. Горячая вода в душе разбудила ее, но не успокоила. Капучино показался ей горьким. Даже скрипка Биссолотти казалась расстроенной, хотя она сыграла «Вокализ» Рахманинова и двадцатый каприс Паганини без ошибок. Квентин преследовал ее, наполнял ее душу тоской, которую она была не в силах побороть.

Двадцать два дня прошло с тех пор, как его выписали из НРГ. К его возвращению она подготовилась, не жалея средств: расставила фотографии из его путешествий в рамочках, постелила свежее белье на его кровать, настроила рояль, купила «сони плейстейшн» и целый набор самых новых видеоигр. Она надеялась, что родные стены ускорят его выздоровление, но эффект получился прямо противоположный. Вместо того чтобы освободить, дом заключил его в мавзолей, в котором все напоминало о смерти отца и о его собственной беспомощности.

Раньше на лестнице он перепрыгивал через три ступеньки, теперь же не мог подняться по ней, не держась за перила. По деревянному полу он когда-то катался в носках, а теперь был вынужден ходить в туфлях на резиновой подошве, чтобы не поскользнуться. Лодки на причале оказались вне пределов досягаемости, как, впрочем, и сам причал. К игровой приставке и роялю он вообще не прикасался, как Супермен к криптониту, и отказывался говорить почему. Один из его врачей объяснил ей, что происходит. Он боялся, что его пальцы не справятся с задачей. В его представлении лучше было вообще не пытаться, чем попробовать и убедиться в своей правоте.